Ночью она слышала шум. Шаги в коридоре.

Она вскочила с постели и выглянула в окошко. Никого.

Шаги стихли.

Она взяла с тумбочки свои наручные часы и включила подсветку циферблата: на них было 1:12, еще рано, но поздно для привычного распорядка научного коллектива Нью-Нельсона. В семь они ужинали, а в полдесятого все были в люльке: в десять тушили свет. Но бессонница ее не покидала. Она думала о бесшумно двигающихся солдатах, о безликих солдатах-тенях, которые скользили по темным коридорам мимо ее окошка… И еще думала о Валенте и Райтер, хотя и не знала почему.

Шаги. Теперь очень явные. В коридоре.

Она приоткрыла дверь и высунулась, крутя головой во все стороны.

Никого. Коридор был пуст, и дверь, ведущая во второе крыло, закрыта. Шаги снова прекратились, но ей пришло в голову возможное объяснение. Они доносятся из его комнаты. Или из ее.

Следуя внезапному порыву (какая же ты еще девочка, сказала бы ей мать), Элиса, не одеваясь, вышла в коридор. Сначала она остановилась у ближайшей двери, Надиной, и заглянула в окошко. Надя была в постели: ее белые волосы в свете наружных прожекторов светились, как дорожные знаки. Судя по ее позе и по скомканным у ног простыням, спала она уже давно. Она была похожа на младенца во чреве матери. Элиса улыбнулась. Она вспомнила об их разговоре на пляже, на выходных.

— Я бы хотела стать матерью, — заявила Надя во время одного из приступов откровенности.

— Это как?

— У нас, палеонтологов, это иногда бывает. Суть в том, что ты вынашиваешь зародыша в животе после оплодотворения самцом.

— Я решила быть трутнем, — ответила Элиса в полудреме, лежа на полотенце.

— Что, тебе правда не хотелось бы иметь детей?

Вопрос показался ей невероятным. И показалось невероятным, что он кажется ей невероятным.

— Я об этом еще не думала, — ответила она, но Надя решила, что она шутит.

— Слушай, это же не математическая задача. Или ты хочешь, или не хочешь.

Элиса закусила губу, как при ведении вычислений.

— Нет, не хочу, — наконец ответила она после долгого молчания, и Надя покачала головой, своей пушистой головой с ангельскими волосами.

— Сделай одолжение, — сказала она, — перед смертью завещай свой череп университету Монпелье. Мы с Жаклин с удовольствием изучим его, честное слово. В мире нечасто встречаются женские особи вида Fisicus Extravagantissimus.

Элиса вернулась к действительности: она стояла в коридоре, ранним утром, в одних трусах, шпионя за товарищами по работе. Только представь себе, что они просыпаются и видят, что за ними подглядывает женская особь вида Fisicus Extravagantissimus в трусах. Шагов уже не было слышно. Все еще улыбаясь, она на цыпочках подошла к комнате Рика Валенте. Металлический пол обдал ее ноги холодком, контрастирующим с жаром, разлитым по всему телу. Она заглянула в окошко.

Все ее заготовленные выводы испарились. В проникающем из окна свете она ясно увидела тощий силуэт Валенте Шарпа, вытянувшийся на постели, его костлявую спину, белеющие трусы.

Она на миг застыла перед дверью. А потом направилась к последней комнате. Этот скорчившийся под простынями комок наверняка должен быть Розалин, Элисе даже показалось, что она видит каштановые пряди волос.

Она тряхнула головой и вернулась к себе, думая о том, что именно она хотела увидеть. Подглядывалка. Ей стало ясно, что невероятные усилия, которых требовала ее первая работа на острове, начинают сказываться. В нормальной жизни она знала, как бороться с такими выматывающими ситуациями: она совершала прогулки, занималась спортом или, если надо было зайти еще дальше, в одиночестве предавалась своим эротическим фантазиям. Но в мире Нью-Нельсона, где полностью отсутствовала возможность уединения, она растерялась.

Элиса легла на живот и глубоко вдохнула. Шагов слышно не было. Шума тоже. Напрягая слух, можно было различить плеск волн, но ей этого не хотелось. Немного подумав, она залезла под простыню, хотя ей было жарко. Однако укрылась она не от холода. Элиса снова вдохнула, закрыла глаза и отдалась на волю фантазии.

Можно было догадываться, куда она ее заведет.

Валенте казался ей все тем же Валенте Шарпом, пустым, глупым мальчишкой, блестящим мозгом в теле болезненного ребенка, папиным сынком. Но ее фантазия (наверное, тоже болезненная) неумолимо тянула ее за волосы к нему. Такое случилось с ней впервые, она удивилась.

Fisicus goriachissimus.

Элиса представила, как он сейчас входит в комнату. Лежа с закрытыми глазами, она могла ясно видеть его. Она засунула руки под простыню и спустила трусики. Но этого свидетельства покорности ему оказалось мало. Она согласилась снять их совсем, свернула в комок и сбросила на пол. Потом представила, что даже этим ее вымышленный Валенте Шарп не удовлетворился. Обойдешься, простыню я откидывать не собираюсь. Она скользнула рукой вниз, в центр горячей и настойчиво звавшей точки и начала выгибаться и тяжело дышать. Она знала, что бы делал он: глядел бы на нее с абсолютным презрением. А она бы сказала…

В этот момент шаги прозвучали рядом с ее постелью.

Зарождающееся наслаждение взорвалось у нее в мозгу, как филигранное стекло, раздавленное взрослым слоном.

Со стоном она открыла глаза.

Никого не было.

Испуг, вклинившийся в самый разгар ее сексуального возбуждения, был настолько силен, что она была рада теперь и тому, что осталась жива; он был из разряда испугов, которые накатывают, как болотная лихорадка, и повергают в ступор. Где-то она читала даже, что, несмотря на молодость и здоровье артерий, такие моменты могут привести к смерти от инфаркта.

Элиса встала, затаив дыхание. Дверь комнаты была закрыта. Она и не слышала, чтобы дверь открывалась. Но шаги — она была уверена — раздались внутри комнаты. Однако никого не было.

— Эй… — окликнула она мертвых.

Мертвые ответили. Новыми шагами.

Теперь — в ванной.

В эту минуту Элисе показалось, что испугаться еще больше она уже не способна. Что никогда в жизни она не сможет испугаться больше, чем теперь.

Позднее она убедилась, что эта мысль была самой ошибочной из всех, которые когда-либо приходили