получится, результат мог бы быть потрясающим, невероятным, может быть, удастся увидеть экземпляр живого… (лучше не говори, а то еще сглазим).

Им с Надей он уже снился.

Элиса с детства обожала фильмы о динозаврах, и ей казалось, что для этого нельзя жалеть никаких усилий. Если благодаря ее работе можно получить фотографию какого-нибудь большого доисторического ящера (пусть он делает что угодно, хоть какает на травке, пожалуйста), то она уже больше ничего от жизни не просит. «Парк юрского периода» и Стивен Спилберг отдыхают. После этого можно будет умереть. Или дать себя убить.

Но задача оказалась сложной и утомительной. Они с Бланесом разделились: пока он пытался найти энергию, необходимую для начала раскрытия струн, она искала конечную энергию. Потом они сравнят результаты, чтобы убедиться, что они верны. Однако Элиса уже несколько дней блуждала в чаще уравнений, и хотя надежды не утрачивала, но боялась, что Бланес пожалеет о том, что выбрал ее.

— У тебя наверняка скоро все получится, — подбодрила ее подруга.

— Я надеюсь. — Элиса провела руками по бедрам, вытирая остатки крема. — А в «Вечных снегах» что-нибудь новенькое есть? — спросила она.

— Шутишь? Просто так это и рассказать нельзя, не знаешь, с чего начать. Жаклин говорит, что каждый раз, как она видит изображение, разваливается двадцать теорий палеонтологии. Просто невероятно. Этих нескольких секунд достаточно для того, чтобы написать целый трактат по четвертичному периоду. — Лежа на животе, Надя согнула колени, подняла ноги вверх и свела их. У нее были тонкие красивые ступни. — Тут полжизни изучаешь ледниковый период, находишь его следы на раскопках в Гренландии, он тебе снится… А потом вдруг видишь Англию под тоннами снега и говоришь: вся работа и премудрость всех профессоров в мире этому в подметки не годятся.

— Похоже, от Воздействия у тебя едет крыша, — пошутила Элиса.

Ее подруга, на удивление, восприняла ее замечание всерьез:

— Не думаю. Хотя я уже несколько ночей плохо сплю.

— Ты Жаклин об этом говорила?

— Она тоже плохо спит.

Элиса собиралась что-то сказать, но тут краем глаза заметила у своей левой ноги одного из этих крабов с разными клешнями: огромной правой и крохотной левой, которых Надя называла крабами- скрипачами. Подруга рассказала Элисе, что в джунглях и вокруг озера (где она еще не бывала) водились и другие виды животных, «имевших палеонтологическую ценность».

— Послушай-ка, — сказала Элиса, — эта тварь, которая собирается ущипнуть меня за ногу, тоже имеет палеонтологическую ценность, или можно его бацнуть по голове?

— Бедняжка. — Надя приподнялась и засмеялась. — Не надо его так, это же скрипач.

— Ну и пусть убирается вместе со своей музыкой. — Элиса швырнула в краба песком, и тот засеменил в другую сторону. — Вали отсюда.

Когда «опасность» миновала, Элиса перевернулась и легла грудью на полотенце. Надя сделала то же самое. Они лежали, сблизив лица и глядя друг на друга (Надя на нее, а она на саму себя, отраженную в Надиных очках). Ей подумалось, что их лежащие рядом тела резко контрастируют: смуглое-цвета-кофе-с- молоком и белое-цвета-сливочного-мороженого. Дующий с моря ветерок, плеск волн и вечерний воздух действовали так расслабляюще, что казалось, она сейчас уснет.

— А знаешь, что у профессора Зильберга есть много записей с разными изображениями? — сказала тут Надя и кивнула в ответ на удивленный взгляд подруги. — Да, они уже экспериментировали, у них есть не только «Целый стакан» и «Вечные снега». Но не питай иллюзий, все остальное нельзя рассмотреть из-за неправильного расчета количества энергии. Они называют это явление «дисперсией».

— А ты откуда знаешь? Почему нам об этом не сказали? — Элисе вдруг вспомнились слова Валенте. Неужели от них правда что-то скрывают?

— Мне сказала Жаклин. Но Зильберг уверяет, что во всех этих записях ничего не видно. «Кажется, тут дело нечисто, камарррад», — пошутила Надя, картавя. — Но серьезно: ты никогда не задумывалась о том, почему мы на острове?

— Это проект секретный, ты же слышала, что говорил Зильберг.

— Но нет никакой «стратегической» причины, чтобы работать на острове. Мы могли бы остаться в Цюрихе и даже меньше привлекали бы внимание…

— Тогда почему, по-твоему?

— Не знаю, может, они хотят нас изолировать, — предположила Надя. — Как будто… Как будто боятся, что мы можем… стать опасными. Ты видела, сколько тут солдат?

— Только пять. Считая Картера, шесть.

— Как по мне, их слишком много.

— У тебя паранойя.

— Мне не нравятся солдаты. — Надя посмотрела на нее, опустив очки. — У меня на родине я их столько нагляделась, Элиса. Возникает вопрос, для чего они тут: чтобы защитить нас или чтобы защитить всех остальных от того, что с нами произойдет. — Ветер закрыл ей лицо волосами.

Элиса собиралась ответить, но тут они услышали крик.

В тридцати метрах от них по песку бежала фигура в футболке и шортах. Другая, в красных бермудах, догоняла ее большими скачками. Было ясно, что первая не очень старалась убежать, потому что ее быстро нагнали. На несколько секунд они замерли вместе, озаренные лучами заходящего солнца. А потом со смехом улеглись на песок.

— Новое место, новые друзья, — заключила Надя, подмигнув подруге.

Элиса не удивилась, она уже несколько раз видела, как они разговаривали наедине в лаборатории Зильберга: он смотрел на нее своими водянистыми глазами амфибии, а она, как всегда, кривилась, словно весь мир был в неоплаченном долгу перед ее величеством. Бедная Розалин Райтер. Ей было неприятно видеть, как Валенте с легкостью завладевал этой совсем взрослой, несимпатичной и молчаливой женщиной. Хотелось дать немецкой историчке пару советов по поводу ее замечательного «латинского любовника».

— Как серьезно они подходят к поиску энергии, — пошутила она.

— Да, очень энергичная пара, — усмехнулась Надя.

Валенте и Райтер работали с Зильбергом над открытием струн времени с удалением в шестьдесят миллиардов секунд с изображением Иерусалима. Если все выйдет как нужно, «иерусалимская энергия» может оказаться важнее «юрской энергии». Намного важнее как для них, так и для всего человечества.

Они увидят Иерусалим во времена Христа. А точнее, в последние годы жизни Иисуса.

Возможно, им удастся стать свидетелям и какого-нибудь исторического или библейского события.

Возможно, это событие будет очень важным.

Возможно (хотя в этом случае вероятность можно сравнить с попаданием одной пули в расположенную на расстоянии тысячи километров миллиметровую мишень), они смогут увидеть его.

Тираннозавры, Наполеон, Цезарь и Спилберг отдыхают. Всё отдыхает.

Элиса не солгала Мальдонадо (теперь она понимала смысл вопросов о ее религиозных убеждениях), она была атеисткой. Но какой атеист смог бы гордо оставаться равнодушным при возможности, простой возможности, хотя бы на секунду увидеть его?

Кто так думает, пусть первым бросит камень.

И один из тех, кто работал над возможностью этого чуда, сейчас лежал, выставив кверху попу в красных бермудах, пока его язык, вне всяких сомнений, исследовал рот, предоставленный в его распоряжение разочарованной в жизни немолодой историчкой.

Судя по всему, Наде было очень весело: она смотрела на Элису, лежа щекой на полотенце, и все ее лицо покраснело.

— Они недавно переспали.

— Серьезно? — У Элисы это сообщение вызвало странные чувства. В голове пронеслись резкие вспышки воспоминаний о ее посещении дома Валенте и об угрозах, которые звучали во время их спора. Она