— Не кричите, — по-английски хрипло сказал внезапно возникший и слепящий ее огонек (да, теперь она поняла, что завизжала). — Я вас напугал, простите…
Она не знала, что ночью солдаты совершают обход внутри корпусов. Зажженный караульным фонарик осветил все чудовище: «расставленные в стороны руки» (автомат), «блестящие глаза» (прибор ночного видения), отсутствие лица (какой-то передатчик скрывал рот). На лацкане формы было написано «Стивенсон». Элиса его знала: на острове было пятеро солдат, он был одним из самых молодых и симпатичных. До сих пор ни с кем из них она не говорила, только здоровалась, когда видела их, как бы сознавая, что они находятся здесь для того, чтобы ее защищать, а не наоборот. Теперь ей стало ужасно стыдно.
Стивенсон опустил фонарик и поднял прибор ночного видения. Она увидела, что он улыбается.
— Куда это вы шли по темному коридору? — спросил он.
— Мне показалось, что кто-то прошел мимо моей комнаты. Я хотела посмотреть, кто это.
— Я тут уже час и никого не видел. — В голосе Стивенсона Элиса различила обиду.
— Может, я ошиблась. Простите.
Послышался шум открываемых дверей: проснулись коллеги, встревоженные ее дурацким криком. Смотреть, кто именно выглянул, ей не хотелось. Она извинилась, вернулась в комнату, бросилась в кровать и с мыслью, что никогда не сможет заснуть, отключилась.
Следующий день, вторник, 26 июля, 18:44.
Элиса зевнула, встала и перевела компьютер в спящий режим. Она уже запрограммировала его на самостоятельное продолжение сложных расчетов.
Случай с ночной тенью никак не выходил у нее из головы. Она решила, что расскажет про него на пляже Наде, хотя бы для смеху. Сейчас ей нужно было немного отдохнуть. Она была на Нью-Нельсоне только шесть дней, но эти дни казались ей месяцами. Элисе подумалось, не сляжет ли она от такой напряженной работы.
Элиса покинула лабораторию, заглянула к себе в комнату, взяла купальник и полотенце и вышла из корпуса на тусклый солнечный свет. Стоял один из редких в период муссонов дней, когда не лил дождь, и надо было ловить момент. При виде стоявшего на страже у калитки солдата ей снова вспомнилось ночное происшествие, но теперь это был не Стивенсон, а Берджетти, крепкий итальянец, с которым Марини иногда резался в карты. Проходя мимо, Элиса поздоровалась с ним (эти ощетинившиеся оружием человеко-ежи внушали ей страх), вышла за ограждение и спустилась по пологому склону к самому изумительному пляжу, который ей когда-либо приходилось видеть.
Два километра молотого золота и море, которое в лучшие дни окрашивалось всеми оттенками голубого; рядом с его белой пеной Надина кожа казалась такой же смуглой, как у Элисы; мощные волны были словно необузданные громады, не имеющие ничего общего со смирной рябью цивилизованных пляжей. И как будто всего этого мало, самые большие волны разбивались вдалеке, словно Бог этого рая заботился о том, чтобы не беспокоить людей, и в широкой заводи с синей водой и кремовым песком можно было спокойно бродить и даже плавать.
Надя Петрова помахала ей рукой с их обычного места. Элиса быстро и крепко сдружилась с этой молодой русской специалисткой по палеонтологии, как бывает между людьми, вынужденными вместе находиться в отрезанных от остального мира местах. У них было много общего, даже не принимая во внимание возраст: волевой характер, острый ум и схожая привычка ступень за ступенью подниматься по крутой лестнице достижений. Последнее даже давалось Наде лучше, чем Элисе. Родившись в Санкт- Петербурге и эмигрировав во Францию в подростковом возрасте, Надя пробила себе путь к одной из завидных стипендий на обучение в докторантуре у Жаклин Клиссо, в Монпелье, и стала ее любимой ученицей — все это без наличия богатой матери. Но в разговоре с Надей ее боевые качества были незаметны; скорее оставалось яркое впечатление от приветливой и веселой девушки с лимонно-желтыми волосами и снежно-белой кожей, из тех созданий, которые, кажется, полностью отдаются простой и всепоглощающей работе: расточению улыбок. Элисе думалось, что лучшей подруги ей не найти.
— Ой, какое сегодня море — так и манит купаться, — сказала Элиса, опуская полотенце и купальник на песок и начиная раздеваться. — Пожалуй, попробую, может, удастся утопиться.
— Похоже, сегодня у тебя снова не получилось, — улыбнулась Надя из-под большущих темных очков, скрывавших половину ее белоснежного лица.
— Получилось только расстроиться.
— Повторяй за мной: «Завтра у меня получится, завтра все выйдет».
— Завтра у меня получится, завтра все выйдет, — послушно повторила Элиса. — А можно немного изменить эту мантру?
— Что ты предлагаешь?
— Ну, например: «на днях у меня получится». — Элиса натянула трусики-слип на бедра и взяла лифчик купальника. — Тоже поддерживает надежду, но не нагоняет скуку.
— Просто мантры должны быть немного скучными, — заявила Надя и рассмеялась.
Надев бикини, Элиса сложила одежду и придавила ее одной из бесчисленных бутылочек, которые всегда приносила ее подруга. Потом расстелила полотенце и воспользовалась еще несколькими бутылочками, чтобы оно не улетело: сегодня ветер был не такой сильный, как обычно, но тратить время отдыха на преследование полотенца или трусов по песку не хотелось.
Надя лежала на животе. Элиса видела ее худое тело с шапочкой светлых волос и розовыми линиями купальника. В первый день, примерив пляжные костюмы, которые раздобыла для них миссис Росс (никто из них не додумался взять с собой в Цюрих купальник), они вдоволь насмеялись. Элисе достался розовый, а Наде белый, но грудь у нее была побольше, чем у Нади, а белый купальник оказался большего размера и подходил ей намного лучше. Недолго думая, они поменялись.
— Ты застряла на одном месте?
— Нет, конечно. Я каждый день делаю шаг назад. Такое впечатление, что в конце я окажусь в начале. — Элиса уперлась локтями в песок и посмотрела на океан. Потом обернулась к Наде, которая помахивала бутылочкой и мило улыбалась. — Ой, да, прости, я забыла.
— Ага, — ответила ее подруга, расстегивая купальник. — Ты просто считаешь, что тереть мне спину — унизительная работа.
— Но это у меня получается лучше, чем расчеты, тут уж ничего не попишешь. — Элиса налила крем на руку и начала смазывать Наде спину.
Кожа у Нади блестела от нанесенного тоннами солнцезащитного крема, хотя она всегда приходила на пляж вечером. Ее «почти альбинизм» расстраивал Элису, потому что при такой профессии, как у ее подруги, из-за этого возникали постоянные неприятности. «Я не альбинос, — объяснила Надя, — а
— Твой друг Рик мучается так же, как ты, — проговорила Надя, млея, пока Элиса натирала ей спину. — Но он так не переживает. Говорит, что хочет тебя обогнать.
— Он мне не друг. И он всегда хочет меня обогнать.
Они разделили работу: Валенте присоединился к группе Зильберга, а она — к команде Клиссо. Ее задача заключалась в нахождении точного количества энергии (в решении должно было быть не менее шести знаков после запятой), необходимой для открытия струны времени, соответствующей ста пятидесяти миллионам лет назад — приблизительно четырем тысячам семистам триллионам секунд до того, как они с Надей опустили свои нежные попки на песчаный пляж Индийского океана. «Мы увидим залитый солнцем день в дремучих джунглях, в эпоху, которую называют юрским периодом», — говорила Клиссо. Если
