берега.

Салли почему-то вспомнился ржавый пароходик, который увозил ее на юг зимой 1970 года. Тогда Красный Крест подыскал для нес место медсестры в Санта-Амелиа на Рио-Коко. Это был самый удаленный от границы с Сальвадором район Гондураса. И главное, дальше других от деревушки Лагримас и от горьких воспоминаний о 'футбольной войне'.

…Канал, разрезавший Эверглейдс надвое, стал постепенно расширяться. Салли увидела, как Росс, встав на цыпочки, вглядывается поверх рубки в очертания стоящей на берегу виллы. Ее стены, цвета слоновой кости, были увиты красноватым диким виноградом и от этого казались малиновыми. Салли особняк этот был довольно хорошо знаком: она уже бывала здесь раньше.

Вилла во Флориде принадлежала Сомосе, вернее Сальвадоре Дебейле, жене Анастасио Сомосы Гарсиа, того самого человека, который в 1934 году приказал убить Сандино, а в 1936-м, свергнув Сакасу, стал президентом Никарагуа и начал править страной, зажатой в тисках террора.

Родоначальник династии сидел в президентском дворце до 1956 года, пока заумный фанатичный поэт Лопес Перес не пристрелил его. По смерти Анастасио разбухшие банковские счета отца унаследовал сын Луис. После того как он скончался в 1967 году от коронарной недостаточности, все его недвижимое имущество, включая ' La Rеserva '— под таким названием был известен особняк в Майами, авиа- и пароходную компании, обширные плантации в Никарагуа, а также президентство и тесные связи с администрацией Джонсона в Вашингтоне перешли к его младшему брату Тахо.

К тому времени, когда Тахо Сомоса был свергнут сандинистами и убит в Асунсьоне в 1980 году, Салли уже давно была за пределами Гондураса и Рио-Коко и успела поработать сперва в Хьюстоне, а затем в Вашингтоне. Люди, полагавшие, что знают ее, считали, что она — типичный пример витающей в облаках, непрактичной идеалистки. Если ей удавалось найти подходящего собеседника, она частенько засиживалась с ним за чашкой кофе далеко за полночь, рассуждая об ошибках американской политики в Центральной Америке.

Бывшие сомосовские гвардейцы, которых ЦРУ снабжало оружием и деньгами, обосновались теперь в болотистой долине Рио-Коко. А престарелый Хулио Рамирес Бланко, бывший министр иностранных дел при Тахо и его отце, основателе сомосовской династии, поселился в ' La Reserva ', где правые заговорщики занимались подготовкой контрреволюции.

Прошло восемь лет. Старец, ему было уже далеко за семьдесят, все еще сидел в Эверглейдсе, по- прежнему исходил слюной от ненависти к сандинистам, оставаясь официальным представителем правительства в изгнании. В этом своем качестве он принимал сейчас Салли и Росса.

Бледный и худой, с молочно-мутными катарактами на обоих глазах, он, казалось, носит на лице свою посмертную маску. Практически Рамирес совсем ослеп, так что, когда подали чай, он сперва нащупал край стоявшего на столе блюдца, а затем осторожно начал исследовать кончиками скрюченных артритных пальцев ободок чашки, пока не наткнулся на ручку. Но его английский был точен, а голос тверд.

— В конце концов, нет ни побед, ни поражений. Только сражения и женщины, которые плачут над могилами павших,— изрек он, обращаясь к ним обоим.

Росс поглядел на Салли. Она подалась вперед, упершись локтями в колени, обхватив ладонями подбородок и ловя каждое слово Рамиреса.

— Если наша революция победит, побежденные уйдут в горы. А когда победит их революция, на борьбу поднимется уже следующее поколение. И так оно идет, из поколения в поколение, пока люди не забудут причины, из-за которой это все когда-то началось.

Нашарив чашку, старец взял ее обеими руками и поднес чай к губам.

Россу все это начинало надоедать: пора было переходить к делу.

— Мистер… простите, сеньор Рамирес, мы пытаемся найти человека, который убил Октавио Мартинеса.

Голова старца дернулась: похоже, ему хотелось узнать реакцию Салли. Он снова нашарил кончиками пальцев блюдце и поставил чашку на место.

— Нет, нет. Тавито[107] не был солдатом. Он был учителем. Вы знали это?

Росс, сбитый с толку, вопросительно посмотрел на Салли.

— Да, конечно. Я об этом знал. Но вообще-то нас интере…

— Потом он ушел в джунгли,— ровным голосом продолжал старец и вдруг замолчал.

Он довольно долго сидел так, обратив лицо к свету, и Росс начал спрашивать себя: почему он так скован и совсем не расположен вести беседу.

— Сеньор Рамирес?

— Si[108],— ответил старец, вздрогнув.

— Сеньор Рамирес, как вы думаете: мог Ортега подослать убийцу в Америку, чтобы расправиться с Мартинесом?

Старец покачал головой и тихо рассмеялся:

— Нет, muchacho[109]. Ортега хочет выглядеть государственным мужем, а не солдатом. У Ортеги есть друзья в журнале 'Тайм'. И в Ассошиэйтед Пресс тоже. Он считает, что если сумеет выиграть войну в американской прессе, то со временем выиграет ее и в джунглях.

— Но кто же тогда отдал приказ убить Мартинеса? — спросил Росс.

Наступило долгое молчание.

— Простые люди становятся добычей тех, кто жаждет власти,— изрек старец.

Росс огляделся. Взор Салли был по-прежнему устремлен на Рамиреса: глаза ее отблескивали льдом. Хотя тот и не мог их видеть, он, казалось, съежился от пронзившего его тело холода.

— Жажда власти,— продолжал Рамирес не слишком уверенно,— это… это страшный зверь, который поедает все. И чем больше ему дают пищи… тем… больше он сам становится. А чем больше становится… тем больше растет его аппетит. Те, в чьих руках власть, хотят, чтобы ее было как можно больше. А те, у кого она абсолютная, наиболее ненасытны.

— Но кто же они? — продолжал настаивать Росс.— Кто?

— Молодой человек, вы что, тоже слепы? — И Рамирес, нащупав стоявшую рядом с ним трость и опираясь на подлокотник кресла, поднялся во весь свой рост.

Следом за ним встал и Росс.

— А сейчас прошу меня извинить,— произнес старец и, шаркая, пошел к дверям…