кресла, полка со свежими выпусками самых интересных журналов. В дальнем углу он неожиданно увидел женщину в белом одеянии послушницы. Она сидела, отвернувшись к стене. Но Манкузо, сразу же выпрямившись, понял, что она ждет именно его.

— Вы… мистер Манкузо? — спросила она, не оборачиваясь.

— Н-да… это я.

— Из ФБР?

— Сестра…— начал он, срывая с головы шляпу: он все искал место, куда деть свои орешки, и в конце концов сунул их себе в карман.

— Я — Харриет Фэллон.

Некоторое время он молча глядел на нее, вертя в руках шляпу. Затем, переведя дух, сказал:

— Миссис Фэллон, я…

— Пожалуйста, не пытайтесь вступать со мной в разговор,— тихо, но властно произнесла она, не дав ему кончить фразы.

Манкузо напрягся от неожиданности. Он стряхнул соль, оставшуюся от орешков, и вытер ладони о брюки.

Подавшись вперед, он попытался сбоку разглядеть ее лицо, стянутое капюшоном.

— И пожалуйста, не старайтесь увидеть мое лицо!

— Да… извините,— пробормотал Манкузо, застигнутый врасплох.

— Человек, приходивший к нам в среду, сказал, что он из секретной службы,— произнесла она после паузы.— Это что, то же самое, что ФБР?

— Нет! А вы с ним…

— Настоятельница отослала его. Но, по ее словам, вы можете вызвать меня в суд повесткой. Это правда?

— Ну н-да. То есть если понадобится, то да, мог бы.

— И вы ищете человека, ранившего моего мужа?

— Совершенно верно. И мне необходимо…

— Но вы же приехали сюда не за этим.

Манкузо ничего не ответил.

— Не так ли?

— Да, не за этим,— вздохнув, признался он.

Она слегка приподняла голову, как бы готовя себя к тому, что собиралась сказать. Но начала говорить без малейшего колебания.

— Настоятельница сказала мне, что, если я соглашусь, мы можем поговорить с вами о моем муже. По ее словам, он может стать вице-президентом Соединенных Штатов.

— Н-да…— пожал плечами Манкузо.— Это… это вполне возможно.

— Не думаю, чтобы моего мужа надо было делать вице-президентом.

— Ну, он же…— начал сбитый с толку Манкузо.

— Учтите, вы не должны больше пытаться меня видеть. Звонить мне или как-то еще связываться со мной. Ясно?

— Конечно. Но почему…

— Мой муж — глубоко несчастный человек. Несчастный и неуравновешенный. Ему необходима помощь.

Терпеливо выслушав это признание, Манкузо попытался переменить тему беседы.

— Послушайте, главное здесь в другом…

— Он мог взять себе в жены любую девушку в Хьюстоне,— продолжала Харриет.— Но выбрал меня. Я этого не понимала. Когда мы поженились, родители послали нас в Палм-Бич, чтобы мы провели там медовый месяц. Я была тогда девственницей.

Она говорила ровным голосом, лишенным всяких эмоций.

— В нашу первую брачную ночь он изнасиловал и затем избил меня. Руки и ноги у меня были в синяках и кровоподтеках, так что я не могла показаться на пляже. Во вторую ночь он повторил все сначала, а чтобы не слышно было криков, он сделал из моих трусиков кляп и заткнул мне рот. Но все равно наутро к нам явился заместитель директора отеля, чтобы узнать, в чем дело.

Манкузо так и замер.

— После возвращения в Хьюстон он продолжал измываться надо мной по три-четыре раза в неделю. Часто он привязывал мои лодыжки и запястья, заклеивал 'скотчем' рот и насиловал до тех пор, пока не начиналось кровотечение. Под глазами у меня были синяки, лицо в кровоподтеках, поэтому я не смела появляться на людях.

Манкузо прочистил горло:

— Но почему вы не…

— И вот однажды вечером он позвал на ужин своего друга. После того как с едой было покончено, я поняла: муж хочет, чтобы я отдалась им обоим. Я не верила, что женщина способна на такое. Тогда он показал мне эти…

Она кивнула головой направо — туда, где на столике у стены, поверх стопки журналов, лежал перевязанный тесемкой пожелтевший конверт. Манкузо положил шляпу на саквояж, взял конверт, развязал тесемку и стал рассматривать находившиеся там фотографии.

— Когда я увидела эти фото, у меня началась истерика. Но она, казалось, их не только не испугала, но, наоборот, еще больше возбудила. Они связали меня. Избили. И по очереди стали насиловать. Час за часом. Всю ночь напролет.

Осторожно, словно боясь спугнуть бродящего во сне лунатика, Манкузо положил фотографии обратно.

— К утру у меня начался бред. Муж вызвал врача, мне дали успокоительное. Но я не переставала плакать. Неделю за неделей. В конце концов он позвал священника. Как только мы остались один на один, я во всем ему призналась. Но он отказывался мне верить. И я показала ему эти фотографии. Когда он их увидел, увидел мои синяки и кровоподтеки, то пошел к Терри и стал умолять его позволить мне обратиться к адвокату. Терри отказался. Священник настаивал — и тогда муж предложил, чтобы меня поместили сюда — в больницу кармелиток. После того как я пробыла здесь два года, суд сделал Терри моим душеприказчиком.— Харриет сделала паузу и заключила: — А фото я оставила у себя.

Манкузо молча встал.

— Сейчас, надеюсь, вы уедете в свой Вашингтон и оставите меня в покое?

— Да.— Он нагнулся, взял шляпу и саквояж.

— Мистер Манкузо…

— Да?

Какое-то мгновение казалось, что она наконец обернется к нему, но она так и не обернулась.

— Если вы… увидите Терри, то скажите: я его ПРОЩАЮ. Хорошо?

Манкузо немного постоял, глядя на отвернувшуюся от него женщину. Потом нахлобучил шляпу и твердо ответил:

— Нет.