— Принесите керосину и половы.

Приказание его было тут же выполнено. Минут через пять принесли и керосин, и полову. Высыпав мякину у входа в укрытие, полили керосином, подожгли и стали лопатой забрасывать внутрь.

Чары Ильяс, выталкивая горящую полову прикладом карабина, стрелял из маузера почти непрерывно. Лопата была уже не лопата, а дыра на дыре. Но все-таки долго бандит не мог выдержать. Наступит решительный момент, когда надо будет не прозевать, схватить его живым, успев при этом обезоружить.

Чары Ильяс вытолкнул горящую мякину прикладом и на локтях быстро, как ящерица, вылез, держа карабин в правой руке, в левой — маузер.

— Не стреляйте! — крикнул Яков, бросаясь вперед, но Ястребилову, видимо, показалось, что маузер Чары Ильяса направлен именно на него.

Едва не зацепив Кайманова, Ястребилов судорожно разрядил обойму в спину бандита.

— Что вы сделали, товарищ капитан! — не выдержал Кайманов. — Ведь наверняка он убил Нурмамеда Апаса, а может, и Айгуль.

— Откуда это известно? — пряча маузер и стараясь скрыть охватившую его дрожь, спросил Ястребилов. — Группа контрабандистов Чары Ильяса могла оказаться здесь случайно.

Кайманов сдержался, чтобы не ответить при подчиненных так, как того заслуживал Ястребилов. По милости капитана сейчас была уничтожена всякая надежда сдвинуться с места в поиске преступников.

Убитого перевернули на спину. Носчики, те, которые первыми вылезли из укрытия, в один голос признали, что это действительно Чары Ильяс — их главарь.

— Кто скажет, — спросил Кайманов, — уходил ли Чары Ильяс куда-нибудь или вы все время были вместе?

— Нам велят — мы несем. Он и уходил, и приходил. Много раз. Откуда мы знаем, где был? — Говорили они наперебой, не скрывая радости, что остались живы.

— Товарищ капитан, — сказал Кайманов. — Я вызвал сюда из авторемонтных мастерских людей, которые видели человека, получавшего дизель. Надо еще поискать свидетелей среди военных шоферов, тех, кто видел эту машину, когда произошел несчастный случай.

Против такого предложения трудно было что-либо возразить, и Ястребилов дал команду:

— Сворачивать оцепление, грузить мешки с деньгами и банки с опием в кузов машины. Убитого не трогать, оставить на месте. Оповестить через наш КПП командиров авторот, не видел ли кто из военных водителей машину с дизелем и человеком в кузове...

Кайманов был до предела возмущен: из-за трусости Ястребилова убит бандит, с помощью которого можно бы многое выяснить в этой непонятной истории.

В это время на просматриваемой почти до самого горизонта дороге показалась полуторка, подъехала к машинам Кайманова и Ястребилова.

Из кабины выскочил на обочину тот самый заместитель директора с бельмом на глазу, с кем еще сегодня утром в авторемонтных мастерских разговаривали Яков и Лаллыкхан.

Поздоровавшись с Ястребиловым, назвав себя, замдиректора сказал:

— Вы просили привезти к вам кладовщика, который выдавал дизель. Вот он.

Кайманов решил провести экспертизу так, чтобы уже не было никакой ошибки. Приказав стать всем задержанным в ряд, а заодно построив другой группой жителей аула — понятых и членов бригады содействия, — он спросил у кладовщика по-туркменски:

— Посмотрите внимательно, может быть, кто-нибудь из присутствующих здесь был у вас, получал дизель?

Кладовщик медленно огляделся вокруг, с сомнением покачал головой, затем увидел убитого Чары Ильяса.

— Вот он! У него еще ноготь на большом пальце правой руки прибит. Черный! Можете проверить!

Кайманов посмотрел на руки Чары Ильяса. Действительно, ноготь большого пальца правой руки у него от внутреннего кровоизлияния был черным.

Яков подошел к Ястребилову, сказал вполголоса:

— Обо всем, что здесь произошло, я подаю рапорт начальнику отряда...

— На свою голову, — садясь в машину, раздраженно бросил Ястребилов.

А Яков невольно подумал: «Какое это имеет значение, на чью голову, когда из-за трусости и тщеславия Ястребилова оборвалась единственная нить, которую удалось нащупать с таким трудом, чтобы найти тех, кто подготовил и совершил преступление».

Круг замкнулся...

Прошло уже более полутора месяцев с того времени, когда из-за неудачной операции в ауле Карнау были утеряны следы, ведущие к таинственному мулле или ишану, по чьей милости были убиты маленькая Эки-Киз и Айгуль.

Не было ни одной зацепки, которая привела бы к засевшему то ли в песках, то ли в каком-то отдаленном ауле «духовному лицу», направившему преступную руку Чары Ильяса. Этот «духовный отец», — по всем данным, крупный деятель германской разведки, — словно чего-то ждал, ничем себя не проявляя.

Не было никаких сведений и о Флегонте Мордовцеве, следы которого, как теперь уже склонен был думать Яков, лишь привиделись ему на Дауганском кладбище и в ауле Карахар.

Не посылал больше через границу своих калтаманов и Клычхан.

Сам Яков все это время мучился жестокими приступами малярии с высокой температурой, начисто выбивавшими его из колеи. А полковник Артамонов никому другому не мог поручить поиск в песках, поскольку надо было хорошо знать и местность, и язык, и людей.

Такую задачу из всех офицеров отряда мог выполнить только Кайманов.

За все эти долгие дни и недели Якову ни разу не удалось встретиться и со Светланой: в Сталинграде шли невыносимо тяжкие бои, врачи в госпиталях сбивались с ног, неделями и месяцами не видя родных и близких.

Поговорил бы по душам хоть с Баратом, но и Барат уехал в военный санаторий долечивать руку.

Не было на Даугане и Самохина. Андрей мучился, налаживая работу оперативного погранпоста, воюя с братьями Охрименко, ефрейтором Чердаковым, переводчиком Вареней, с такими же под стать им, «воинами», собравшимися в Аргван-Тепе.

В канун октябрьских праздников Яков кое-как поднялся на ноги, но, выйдя на работу, почувствовал такую пустоту вокруг себя, как будто и через Дауган прошел фронт.

Единственное, что не слишком огорчало его, — отсутствие в самой комендатуре капитана Ястребилова. Схлопотав не без участия Якова «строгача» за историю с Чары Ильясом Авенир Аркадьевич сутками пропадал на границе, проверяя службу чуть ли не каждого солдата, не давая никакого житья начальникам застав. Всем своим поведением он как бы говорил: «Хоть я и получил взыскание, но лучше меня вы коменданта не найдете».

Угнетало Якова, так же как и других, крайне тяжелое положение наших войск на всех фронтах.

О чем бы он ни думал, что бы ни делал, все возвращался к мыслям: «Выдержат ли наши в Сталинграде...» и «Когда же наконец будет открыт второй фронт?..» Пока что никто не мог ответить на эти вопросы.

В отряде не было, пожалуй, ни одного солдата или офицера, который не подал бы рапорт об отправке в Сталинград. Начальнику погранвойск пришлось издавать специальный приказ, запрещающий писать такие рапорты. И вместе с тем целые подразделения, пройдя подготовку на пограничных заставах, чуть ли не каждый месяц отправлялись на фронт.