Кайманов подошел к входу, встал так, чтобы не попасть под обстрел, крикнул:

— Бросай оружие, Закир, выходи! Будешь стрелять, пеняй на себя.

— Ёшка?.. Ты?.. — послышался вопрошающий голос.

— Он самый...

Несколько секунд длилась пауза. Затем из пещеры вылетел маузер, упал возле ног Якова. Вслед за маузером показался Закир с поднятыми руками.

— Вот так-то лучше. Обыщите его.

Когда Галиев доложил, что оружия больше нет, Яков спросил:

— Один пришел или еще есть?

— Придут.

— К кому?

— К Абзалу.

— Почему к нему?

— Он — человек Клычхана.

— Чем докажешь?

— Собака, как ни линяет, остается собакой.

— Это ты о родном брате?

— Брат не предает брата.

— А я слыхал, ты у Абзала наследство отнял?.. Ну ладно. Это ваше дело... Что за народ будет приходить? Кого ждать?

— Несчастные, гонимые бедой люди. Бывшие носчики. Теперь они без работы.

— Вот оно как! А Клычхан, выходит, ни при чем?.. Когда ждать этих беженцев?

— Не знаю...

— Ну что ж, Закир, — сказал Яков, — спасибо за сведения, которые ты нам сообщил. Только у меня нет больше времени. Галиев проводит тебя куда надо, там расскажешь подробнее...

Нарушение границы Закиром — братом Абзала, нераскрытое убийство Айгуль и ее дочери, появление следов Флегонта — все это, вместе взятое, заставляло думать, что ведется какая-то продуманная планомерная работа, направляемая опытной вражеской рукой.

Кто еще будет вовлечен в нее? От кого ждать сюрпризов? И что знает обо всем этом родственник Айгуль Нурмамед Апас? Где искать его самого?.. На все эти вопросы в какой-то мере мог ответить председатель аулсовета Душак Лаллых Ханов, или, как все привыкли его называть, Лаллыкхан.

Герой гражданской войны, бессменный руководитель Советской власти в ауле, почетный пограничник, Лаллыкхан знал очень многих в округе, должен был знать и брата мужа убитой в Карахаре Айгуль, Нурмамеда Апаеа, и сына ее Атаджана, проживающего в Ашхабадском интернате.

Душак был расположен неподалеку от аула, где жил старинный друг Кайманова знаменитый следопыт Амангельды.

Аул Лаллыкхана получил свое название от двурогой каменистой вершины, господствующей над всей округой: «ду» — два, «шак» — рог.

Рядом с Душаком поднималась, словно вытесанная гигантским топором из огромной глыбы базальта, красноватая безлесная гора Моро Коу, что означает — Много змей.

С легкой руки какого-то шутника русские пограничники окрестили ее Морковкой, но на этом и кончалось шутливое отношение к Душаку и Морковке. Слишком много кровавых историй было связано с этими горными кряжами. Хватало там работы и Лаллыкхану с его бригадой содействия, и следопыту Амангельды, имевшему свою личную дозорную тропу на этих безжизненных, застывших в знойном мареве каменистых склонах.

Подъезжая к аулу Душак, Яков раздумывал, не поторопился ли он доложить о своих подозрениях насчет Флегонта полковнику Артамонову. Фактов-то у него никаких не было. Как отнесется к такому известию, например, капитан Ястребилов, не знающий его семейной драмы? И вместе с тем не сказать о том, что видел, Яков не мог. Рано или поздно Флегонт будет задержан. И окажется, что следопыт старший лейтенант Кайманов не сумел определить, что в Карахаре и на Дауганском кладбище был именно Мордовцев. Не только не сумел, а может быть, не захотел увидеть следы.

Вызывало досаду Якова и то, что бывший его отчим Флегонт пренебрег смертельной опасностью и навестил могилу матери Кайманова, Глафиры Семеновны, и, видимо, плакал, лежа ничком на прибранном его же руками холмике земли.

Прикосновение к могиле матери бывшего ее второго мужа-убийцы воспринималось Яковом как нетерпимое кощунство.

Разумом он понимал Флегонта, и это тоже вызывало у Якова протест против самого себя. Как можно было признавать права Флегонта на какие-то чувства, если он убил? Любовь не помешала Флегонту стрелять, когда мать заслонила собой сына...

Путь от Даугана до аула Душак неблизкий. У Кайманова было время подумать и о Флегонте, и о Светлане...

После того что произошло между ними, она, пожалуй, не захочет с ним говорить. Что ж, поделом... Светлана не побоялась прийти к нему в гавах в сопровождении Амангельды. Тогда он оттолкнул ее, утратив, может быть, самое главное в жизни.

Будто наяву увидел он ее перед собой — в лыжном костюме, освещенную пламенем костра, разрумянившуюся то ли с мороза, то ли от охватившего ее волнения. Пораженный, он остановился у входа в гавах, не зная, что делать и говорить, ощутил ее рядом с собой, услышал взволнованный голос:

«Думала, уеду, забуду... Не могу... Знаю, сам мучаешься, любишь... Когда сказали, что хотел застрелиться, поняла: была бы рядом, такого не случилось бы... Нашла вот тебя, и никакой тяжести на душе...»

Надо ли было тогда отталкивать Светлану, говорить ей жалкие слова о том, что у входа в гавах ждут Барат и Амангельды?.. Так ли уж любит он свою Ольгу, так ли необходим семье?..

Яков и сейчас слышит дрожащий от гнева и обиды голос Светланы:

«Ты предусмотрителен! Там Амангельды и Барат. Только я могу закрыть на все глаза, просить Амангельды быть проводником, взбираться на эти кручи! Мало ли гавахов в горах? Все не обойдешь! Не надо было идти!..»

Гневная, решительная, она вышла из пещеры, бросила ему, как приговор:

«Ты еще вспомнишь, Яшенька, как встретил меня здесь! В пещере встретились, в пещере расстаемся. Пещерный ты человек!»

«Любовь кончается там, где начинается рассудок» — так сказала Светлана. А разве может он жить только чувством? Всю жизнь считал, что главное достоинство мужчины — трезвая голова. И сейчас так считает. А надо ли быть трезвым? Оттолкнув Светлану, не потерял ли он не только самое важное, но и самого себя?

Яков не представлял, как они встретятся теперь, о чем будут говорить, да и захочет ли она увидеть его?..

Покачиваясь на ухабах, следя отсутствующим взглядом за несущейся навстречу дорогой, Яков, так ничего и не решив, заставил себя думать о цели своей поездки.

Якшимурад сказал, что родственники Айгуль должны быть в ауле Душак. А если их там нет? Почему о том, куда они переехали, должен знать Лаллыкхан? Да и застанет ли он Лаллыкхана на месте? По телефону ответили, что в аулсовете его нет.

Газик сначала катился в сплошном потоке машин по Дауганскому шоссе, поднимая, как и остальные ЗИСы и «студебеккеры», тучи пыли. Ближе к городу помчался вдоль железнодорожного полотна, по которому шел очередной эшелон с двумя паровозами. Из труб паровозов изогнутым факелом вылетали