— Боже мой! Девочка! Вся холодная. Скорее к камину.

Дети в ужасе кричали:

— Мамочка! Папочка! Что вы делаете! Снегурочка растает! Это — наша Снегурочка.

Но взрослые всегда воображают, что они все знают лучше. Посадили Снегурочку в широкое мягкое кресло перед камином, где весело и жарко пылали дрова.

Николай Алексеевич спрашивал:

— У нас есть гусиное сало?

— Нет, — сказала Анна Ивановна.

— Я схожу в аптеку, — сказал Николай Алексеевич, — надо потереть ей нос и уши, они совсем побелели от мороза. А ты, Нюточка, закутай ее пока потеплее.

Ушел. Анна Ивановна отправилась в свою спальню за теплым чем-нибудь, — закутать Снегурочку.

Шурка и Нюрка стояли, и растерянно глядели на Снегурочку. А Снегурочка?

Что ж, Снегурочке понравилось. Она сидела на кресле, глядела в огонь, и улыбалась, и таяла.

Нюрка кричала:

— Снегурочка, Снегурочка! Спрыгни с кресла, мы отворим тебе двери, беги скорее на мороз!

Тихонько говорила Снегурочка:

— Я таю. Уже не могу я уйти отсюда, я вся истаяла, я умираю.

Текли потоки воды по полу. В глубоком кресле, быстро тая, оседала маленьким снежным комочком белая, нежная Снегурочка. И где ее ручки? Растаяли. И где ее ножки? Растаяли. — Слабый еще раз раздался нежный голос:

— Я умираю!

И уже только груда тающего снега лежала на кресле.

Заплакали ребятишки, — громкий подняли вой. Пришла Анна Ивановна с теплым одеялом. Спросила:

— Где же девочка?

Плача говорили дети:

— Растаяла наша Снегурочка.

Вернулся Николай Алексеевич с гусиным салом. Спросил:

— Где же девочка?

Плача говорили дети:

— Растаяла.

Сердито говорил Николай Алексеевич:

— Зачем вы ее отпустили!

Уверяли дети:

— Она сама растаяла.

Большие и малые смотрели на остатки талого снега и на потоки воды, и не понимали друг друга, и упрекали друг друга:

— Зачем посадил к огню Снегурочку?

— Зачем отпустили девочку, не согревши?

— Злой папа, погубил нашу Снегурочку!

— Глупые дети, что вы говорите нелепые сказки!

— Растаяла Снегурочка!

— Снегу-то сколько натащили!

Плакали маленькие, а большие то сердились, то смеялись.

И не было Снегурочки.

Был летний вечер или, вернее, летняя ночь. У городского головы нашего маленького города справлялись именины дочери, девицы, приданое которой привлекало много желающих попасть в женихи. Наш городской голова ладил со всем городом, и потому к нему собрались в этот вечер все те, из кого состоит наше так называемое общество. Молодежь танцевала под звуки рояля, а пожилые и солидные люди играли в карты в хозяйском кабинете.

Не мешает заметить, что городской голова у нас был не из купцов, как почти все головы небольших русских городов. Он был из местных дворян, имел в городе большой двухэтажный дом, тот самый, где теперь шел «пир на весь мир», и служил прежде председателем мирового съезда, а теперь уже на второй срок был выбран головою. При этом он вел еще и торговлю, и нижний этаж его дома занят был магазином, где можно было найти и дамские наряды, и чай да сахар, и керосин да свечи. Года три назад он овдовел.

В дверях одной из гостиных, где было не так светло, как в других комнатах, и куда мало кто заглядывал, столкнулись два приятеля: учитель Иглин, сухощавый блондин с близорукими серыми глазами, и городской судья Балагуров, плечистый и полный брюнет с яркими губами и самоуверенными движениями, — оба лет тридцати двух.

— Ты куда так стремишься? — спросил Иглин ленивым голосом.

— Ищу визави, — озабоченно отвечал Балагуров. — Ты танцуешь?

— Нет, где мне! — с усмешкой промолвил Иглин.

— Ну что ж ты, — удивился Балагуров. — Так брат нельзя, таким кисляем быть не годится… А я тут около Ниночки занялся.

Хозяйская дочь, именинница, звалась Антониной Филипповной.

— Надеюсь, с успехом? — все с тою же усмешкой спросил Иглин.

— А вот надо актерика этого хорошенько проучить, Полтавского, ухаживать вздумал, пьяница этакий.

— Уж и пьяница!

— Да что тут, — все здешние актеры те же золоторотцы, босяки. Перестанут в одном городе сборы делать, в другой поплетутся по образу пешего хождения, на своих подошвах, вздев сапоги на палочку… Ну, однако, надо бежать.

— Давно пора, — сказал ему вслед Иглин.

Иглин отыскал молодую именинницу. Молодые люди нашего города отличаются почти все застенчивым нравом и в первую половину вечера предпочитают в антрактах между танцами наведываться в столовую, где в изрядном количестве приготовлены всякие утешительные напитки.

Поэтому случилось так, что Иглин нашел Ниночку в разговоре и, кажется, скучном для нее, с одною из ее подруг. Стул возле Ниночки был свободен. Иглин опустился на этот стул, нагнулся к уху Ниночки и спросил ее тихо и быстро:

— Кто лучше: Полтавский или Балагуров?

— Как?

Ниночка вскинула на него удивленные глаза и постаралась придать им строгое выражение. Иглин улыбнулся в ответ на ее недоумевающий взгляд и продолжал, настойчиво глядя прямо ей в глаза.

— Для вас-то кто лучше кажется?

— Послушайте, так нельзя спрашивать, — отвечала Ниночка с легонькой растяжкой, стараясь