Фунтиков взъерошил волосы и сделал отчаянное лицо.

— Что ж, — уныло сказал он, — мне один конец…

— Нет уж, пожалуйста, — опять перебила Ниночка, — нельзя ли без камня. Пусть уж я лучше буду Фунтиковой.

Полтавский опять пришел в восторг.

— Позвольте вам сказать, — пылко заговорил он, — что я хоть и Фунтиков, а только что любовь моя к вам на очень много пудов тянет. А тоже и Балагурова фамилия на скоморошью стать смахивает.

Ниночка засмеялась.

Кадриль кончилась, но Ниночка и актер продолжали оживленно разговаривать.

Иглин подошел к Балагурову и сказал ему с своею ленивой усмешкой:

— Мне кажется, что наша юная именинница находит Полтавского пленительным.

— Ну это, брат, дудки, — самоуверенно ответил Балагуров.

— Однако посмотри, как они оживленно беседуют, — продолжал Иглин, слегка поводя в ту сторону, где сидела влюбленная парочка своим тяжелым пенсне в золотой оправе.

— А вот я его сейчас спугну, — злобно проворчал Балагуров.

Он подошел к Полтавскому, бесцеремонно хлопнул его по плечу и сказал:

— Ну что тут лясы точить, пойдем, брат, лучше выпьем.

Полтавский принял вид из «Ревизора» и сказал беззаботно, как Хлестаков:

— Пойдем, душа моя, выпьем.

— Уж вы извините, Антонина Филипповна, — обратился Балагуров к молодой имениннице со своею обычной самоуверенно-покровительственной манерой, — я вижу, что он вам надоел хуже горькой редьки.

Полтавский галантно раскланялся с Ниночкой и пошел за Балагуровым.

Ниночка задумчиво посмотрела им в след. «Полтавский красивее, — думала она, — но какая у него фамилия! Балагурова — это гораздо приличнее, но зато он сам противный. Как он смеет так самоуверенно обращаться!»

В столовой Балагуров и актер молча выпили по рюмке рябиновой и молча закусили.

— Повторим, что ли, — угрюмо сказал Балагуров, злобно посматривая на розоватый галстучек актера, повязанный небрежно и сидевший немного вбок.

— Повторим, душа моя, куда ни шла, — беспечно откликнулся Полтавский, потянулся за бутылкой и запел довольно приятным тенорком:

— Что, брат, не собрался ли жениться, — спросил его Балагуров.

— Справедливое наблюдение изволили сделать, сеньор; публика мало поощряет сценические таланты, и для избежания карманной чахотки женитьба — отличное средство.

— Гм! А где невеста?

— Невесту найдем, почтеннейший сеньор; этим добром Бог всякого накажет.

— Что ж, присмотрели купеческую дочку? — допрашивал Балагуров, все больше и больше свирепея.

— Зачем же непременно купеческую? — ответил вопросом Полтавский с беззаботным и даже легкомысленным видом.

— Ну, мещанскую, что ли?

— Зачем же мещанскую? При наших талантах, да при наших усиках мы и настоящую барышню завсегда прельстить можем.

— Ну, брат, гни дерево по себе, — злобно проворчал Балагуров.

Актер сделал лицо приказчика из бытовой комедии:

— Помилуйте, господин, напрасно обижать изволите. Чем мы не взяли: и ростом, и дородством, и обращением галантерейным. Нет уж, сделайте милость, дозвольте иметь надежду.

— По чужой дорожке ходишь, чужую травку топчешь, — гневно и отчетливо проговорил Балагуров, бешенным взором глядя на Полтавского, — смотри, как бы шеи не сломать.

Фунтиков сделал глупое лицо из народной пьесы:

— Ась? — заговорил он. — Это, то есть, к чему же? Невдомек маненечко…

Балагуров пробормотал еще что-то, очень неласковое, отошел от стола и вышел из столовой.

Актер саркастически улыбнулся и покачал головой.

На другой день утром Полтавский явился к Ниночкину отцу, Филиппу Ивановичу Животову. У него был торжественный и смущенный вид. Филипп Иванович принял его в своем кабинете. Через полчаса Полтавский вышел оттуда. Вид у него был тоже смущенный, но нисколько не торжественный. Животов проводил его до передней и постоял с ним молча, пока актер надевал свое пальто.

— Так, значит, последнее слово? — спросил Полтавский срывающимся голосом.

— Последнее, почтительнейший, — отвечал Животов очень спокойно, но и очень уверенно.

Полтавский вышел. Он услышал, как запирали за ним дверь на замок. Тихонько спускался он с лестницы.

Вдруг из боковой дверцы выскочила Ниночка. У нее было встревоженное и озабоченное лицо.

— Ну что, как? — быстро спросила она.

Фунтиков безнадежно махнул рукой.

— Наотрез отказал и ходить не велел, — уныло объявил он.

Ниночкины глазки засверкали.

— Нет, этому не бывать, — сказала она, сжала досадливо маленькие кулачки и вдруг горько заплакала.

— Эх, Ниночка, — сказал Полтавский, — что горевать, нельзя честью, так мы убегом.

— Нет, нет, я упрошу папеньку, — говорила Ниночка, всхлипывая.

Вдруг она быстро прильнула к Полтавскому, обвила его шею белыми тонкими ручками, шепнула:

— Милый, я только тебя люблю.

Потом быстро поцеловала его прямо в губы и скрылась, бросив ему на прощанье маленькую оговорочку:

— Хоть ты и Фунтиков.

За дверцой, куда скрылась Ниночка, услышал он ее серебристый смех сквозь слезы и быстрый топоток убегающих маленьких ножек.

Ниночка пошла в кабинет отца с негодующим видом и с решительными намерениями.

— Зачем ты отказал ему? — запальчиво спросила она.

Отец поднял на нее строгие глаза, и Ниночкина запальчивость мигом растаяла.

— Зачем? — тихонько повторила она, села у дверей на стуле и заплакала.

Она достала из кармана платок и спрятала в него хорошенький, покрасневший носок.

— Затем, что он прохвост, — спокойно отвечал отец, откидываясь на спинку кресла плотным станом, начинавшим жиреть. Его быстрые черные глаза пристально осматривали Ниночку.

— Беден, так уж и бранить его, — ворчливо сказала Ниночка.

— Беден? Не беспокойся, он игрой в карты проживет: играет с пьяными и наверняка обыгрывает.