– Ты лучше молчи. Молчи! – прикоснулся к ее плечу свекор.

Он не ощущал боли: наверное, действовал шок. Сознание было ясным, а тело еще не отошло от смертельного испуга. Подумалось: во второй раз ты оказался на волосок от гибели, и второй раз она отступила. Неспроста это. Ох, неспроста!

«Меня хотели убить, – пришла Корнееву страшная мысль. – Кто-то решил от меня избавиться. Неужели Феодора? Возлюбленная моя коварная!»

Впервые он откровенно признался себе в этом. Несмотря на то, что она... Ну и пусть! Глупая девочка, такой грех на себя взять рискнула. Или это не она?

Петр Данилович до конца проникся одной мыслью: пыталась Феодора лишить его жизни или нет, он все так же любит ее. Теперь – даже сильнее. Какое-то мазохистское наслаждение испытывал он, представляя ее в роли своего палача.

– А не вышло у тебя, звезда моя! – прошептал он. – Никуда ты от меня не денешься. Сама смерть отказалась тебе помочь. Прими ее приговор как должное, которого не избежать.

– Это не я! – рванулась в сторону Феодора.

– Не ты! – согласился Корнеев. – Бес твой, коему позволила ты поселиться в своей душе. Беса мы изгоним! Не сомневайся.

– Вы... сумасшедший!

Петр Данилович рассмеялся. Он хохотал и кивал гордо посаженной головой, не перечил.

– Женщине сопротивляться нельзя. Себе дороже обойдется!

«Да он красив! – подумала Феодора. – И еще совсем не стар. Куда там Владимиру?! Окажись он за рулем этого «Мерседеса», сейчас бы раскис, растекся, как желе на солнышке. А Петр Данилович форму не теряет ни при каких обстоятельствах. Потому и деньги сумел не наворовать, а заработать. Я, выходит, на них позарилась. Только не стыдно мне, не совестно. Что я чувствую? Зло ушло куда-то, развеялось, как черный дым...»

– Запуталась ты, – вздохнул господин Корнеев. – Устала. Слишком долго была одна, неприкаянная ты душа. Пора эту ошибку исправить.

Он позвонил, вызвал другую машину, велел отвезти Феодору домой, в Рябинки.

– Тебе эти разборки ни к чему, – сказал, прощаясь. – Выпей на дорожку.

Последний глоток коньяка подействовал или запоздало откликнулся выпитый прежде, но Феодора уснула, едва автомобиль выехал на Кольцевую. Во сне ей казалось, что огромный город, свернувшись змеей, спит под темнеющим небом. Виток за витком повторяет он спиралевидные кольца галактик, полных бесчисленных звезд. Как не потеряться среди них человеку с его страстями, страхами, болью и жаждой любви?

– Вынесите папку, я подожду в машине, – сказал Смирнов Люсе. – Только положите ее в пакет какой- нибудь, чтобы в глаза не бросалась.

– За нами что, следят? – испугалась девушка.

Сыщик ободряюще улыбнулся.

– Необязательно, хотя возможно.

– Вы не знаете, кто убил Олега? – спросила она.

– Пока нет. Но узнаю непременно!

Уварова не торопилась выходить из автомобиля. Она сосредоточенно сдвинула брови, думала.

– Это мог быть его двоюродный брат. Ведь именно он подарил Олегу ту самую «Хонду».

– Нельзя никого обвинять без доказательств, – строго сказал Всеслав.

– Ладно. Я иду. Сейчас.

Через минут десять Люся вышла с пестрым пакетом в руках.

– Вот, – протянула она пакет сыщику. – Надеюсь, это вам поможет.

Они тепло попрощались, и девушка побежала к подъезду. У самых дверей она оглянулась, помахала Смирнову рукой.

– Сообщница? – пробормотал он. – Непохоже. Если все-таки Ева права, то кое-какие бумаги Уварова из папки вытащила. Впрочем, необязательно. Папка может вообще не иметь отношения к убийству.

Он выехал со двора, нашел тихое местечко и приготовился изучать содержимое папки. Там лежали дискета и лист бумаги с планом, по всей видимости, подземных помещений. Интересно, это тот самый, о котором говорил Вятич?

Сыщик перебрал в памяти людей, видевших тот чертеж: Вятич, а кто же еще? Ага! Господин Корнеев. Получается, не кто иной, как он, приносил профессору план неких подземелий. С какой целью? Из любопытства? Или речь идет о фамильной тайне? Пора, пора встретиться с Петром Даниловичем, хочет он того или нет.

Смирнов повертел чертеж в руках – обычный лист бумаги, с указанием масштаба, с нанесенными черным карандашом линиями коридоров, квадратных помещений и тупиков. Часть линий сплошные, часть сделана пунктиром. Отличительной чертой рисунка являлся тонкий красный пунктир, обрывавшийся где-то посреди одного из разветвлений. Отчего-то вид этой тоненькой красной ниточки, прервавшейся или упершейся в невидимую преграду, взволновал Всеслава. Что-то щелкнуло в уме, включилось, как