сквозняки. Холодные прикосновения ладони и пальцев супруга приводили Феодору в дрожь.
Она с трудом гасила вспыхивающий в груди жар, списывала его на долгое отсутствие секса с мужем. Опал под черным прозрачным покровом жег ей кожу, словно горячий уголь. Он, казалось, впитывал любовную энергию бывшего владельца и пронизывал ею владелицу нынешнюю. «Жар любви» вполне оправдывал свое имя.
Церемония погребения свекрови показалась Феодоре пыткой. Стало бы ей легче, узнай она о том, что мучения испытывал еще один человек, Петр Данилович?
Прошли сорок дней. После пышных многолюдных поминок Корнеевы вернулись в Рябинки. Стояло лето. В садах пахло вишнями, яблоками. Над клумбами гудели пчелы. Грозовые дожди сменялись жарой.
Дом казался Феодоре погруженным в летаргический сон. Владимир то отлучался в город, то уходил на длительные прогулки, жену с собой не брал. Она пыталась расспросить его о Лешем холме, о стрешневских подвалах, о неприметной дверце в цокольном этаже, но каждый раз язык не поворачивался, губы словно судорогой сводило от взгляда мужа.
«Надо что-то срочно предпринимать, – думала Феодора. – Так и с ума сойти недолго. А сумасшедшим деньги ни к чему».
Мысль о деньгах не приносила прежней сладости, как и достаток, окружающий Феодору. Она запиралась в своей комнате, ложилась на кровать и созерцала безукоризненную лепнину на потолке: мастерски сделанные цветы роз, полураспустившиеся бутоны. Обостренный слух ловил пугающие звуки. Казалось, где-то в глубине, в недрах холма, на котором стоял дом, раздавались вздохи, стоны и шепот. Феодора зажимала уши, но звуки не прекращались. Они продолжали существовать в ее сознании.
На сорок третий день она не выдержала, уехала в Москву развеяться. Ильи не было: он повез хозяина кататься по лесным дорогам. По крайней мере, так сказал охранник. Феодоре пришлось вызывать такси.
После бесцельного блуждания по магазинам и выставкам вернулась она поздно, сразу пошла принимать ванну. Горячая вода с душистой пеной успокаивала, расслабляла. Возбуждение Феодоры улеглось, у нее слипались глаза.
– Что будет завтра? – прошептала она. – Послезавтра? Через неделю?
На сорок пятый день позвонил Петр Данилович, пригласил Феодору на речную прогулку. Разумеется, она не сказала Владимиру, куда собирается. Он скептически поджал губы, глядя на ее светлые укороченные брюки из хлопка, свободную блузку и шляпу. Феодора прятала глаза.
– Проведаю родителей, – небрежно бросила она. – Составишь компанию?
– Нет, у меня много дел, – отказался супруг. – Передавай поклон тестю и теще.
«Какие еще дела? – подумала, с облегчением закрывая за собой дверь, Феодора. – Засядешь у себя в кабинете и будешь медитировать. Или курить кальян».
Свекор перезвонил ей на мобильный, когда такси свернуло на Цветной бульвар, где они договорились встретиться.
– Я на «мерсе», без шофера, – многозначительно сказал он. – Жди меня... – И господин Корнеев подробно объяснил, где именно лучше стоять Феодоре, чтобы они не разминулись. – Поняла?
Она с детства слыла сообразительной девочкой. А годы только отточили, отшлифовали ее великолепный ум. Склонность к авантюрам немыслима без отлаженной, тонкой работы ума, способного к стратегическим расчетам.
Феодора явилась на условленное место на пару минут раньше Петра Даниловича. Она отпустила такси и стояла, всматриваясь в поток машин. Тревога заставляла ее сердце биться чаще, дыхание перехватывало.
«Почему я нервничаю? – спрашивала она себя. – В чем дело? Все идет, как задумано».
«Мерседес» господина Корнеева показался из-за поворота, он шел на приличной скорости. Ездить по городу быстрее положенного входило в набор вредных привычек свекра.
Феодора увидела, как автомобиль резко вильнул, выскочил на встречную полосу, что-то покатилось, раздались звуки ударов, визг тормозов... Машину бросило в сторону, прямо на фонарный столб... к месту аварии побежали люди.
* * *
Москва. Октябрь
Всеслав отрезал большой кусок торта, помедлил и взял себе еще один. Домашний торт – редкое лакомство, которым Ева не часто его баловала.
– Вкусно! – похвалил он с набитым ртом.
– Ты пригласил Уварову на свидание? – улыбнулась она.
– А как же! Сегодня поведу ее обедать в «Волну», угощу рыбными деликатесами. Может, она разомлеет от белого вина, хорошей еды, забудется и выболтает про черную папку, которую Олег Хованин дал ей на хранение.
– Было бы прекрасно. Почему она промолчала?
Сыщик пожал тренированными плечами, обтянутыми футболкой.
– Мало ли? Вас, женщин, разве поймешь? Люся явно симпатизировала Олегу, если не сказать больше. Думаю, она была влюблена в него и теперь хранит преданность умершему. Хованин, по всей видимости, дорожил этой папкой, придавал ей значение, раз позаботился о том, чтобы она не попала в чужие руки. Он или предчувствовал грозящую опасность, или его нервы начали серьезно сдавать.
– Ты так решил? – удивилась Ева. – У нас есть основания считать Хованина ненормальным?
– Ты же слышала мнение его матери. Подземные прогулки оказали на Олега негативное влияние. У него начались галлюцинации. Как иначе объяснить его болтовню о Двуликой? Полагаешь, он действительно
