– Ты что, совсем сдурел, старый? Как мне может быть тепло?! У меня руки-ноги замерзли!

Корнеев оценил юмор, расхохотался от души, без тени злости или возмущения. Вышел из машины, подал руку:

– Садись, невестушка. Ради такого случая я сам за рулем!

Когда она отогрелась в салоне автомобиля, Петр Данилович повел ее длинным проходом между заводскими постройками, показывать руины Симонова монастыря.

– Раньше их было два, Старый и Новый, – рассказывал он. – А теперь и вовсе остались лишь жалкие напоминания о былой роскоши. Стены разрушились, храмы после революции были взорваны. Варварство, Феодорушка, неописуемое, непостижимое!

– Зачем вы меня привели сюда? – не выдержала она.

– Как зачем? – наивно поднял брови Корнеев. – Беса изгонять!

Кровь ударила Феодоре в лицо. Что он говорит, этот полоумный старик? Но посчитать Корнеева стариком она явно поторопилась. Характером, ощущаемой в нем внутренней силой, скрытой энергией он превосходил молодого Владимира. Даже внешне свекор выглядел импозантным, уверенным в себе мужчиной зрелого возраста, этак лет пятидесяти пяти, прекрасно сохранившимся, с озорным блеском в глазах, мгновенно, без перехода, сменяющимся стальной решимостью. На самом деле Петру Даниловичу исполнилось шестьдесят.

– ...на мою скорую смерть надеешься? – словно сквозь густую пелену морока, долетели до нее слова свекра. – Мечтаешь стать единовластной хозяйкой миллионов? Зачем тебе, девица, столь тяжкая ноша? Плечи у тебя хрупкие, и сама ты нежная, предназначенная для любви, а не для того, чтобы делами ворочать. Одумайся, красавица! Озолочу!

В голосе господина Корнеева звучали неприкрытая ирония и, как ни странно, снисходительность, ласковая теплота.

Феодора готова была взорваться, выразить бурный протест, но подавила подкатившую волну гнева. Как легко, играючи, почти шутя, он разоблачил ее далекоидущие планы. Как изящно! И... добродушно.

– Володька не в меня пошел, – продолжал между тем свекор. – Он тебе не опора. Случись что со мной, кому все оставлю? – Корнеев властно и одновременно мягко взял ее за плечи, повернул к себе лицом, заглянул в душу, на самое дно. – Разве что ты меня заменишь, невестушка? Слово мое крепкое! Теперь твой соблазн глодать тебя станет пуще прежнего, аки чудище ненасытное. Сможешь ли преодолеть искушение?

– Ты... дьявол! – рванулась она, шарахнулась назад. – Пусти!

– Бесы в нас вселились, – захохотал Петр Данилович. – С самого рождения. И в тебя, и в меня! Ах-ха-ха! Ха-ха! Потому и выбрал я местом нашей встречи Симонов монастырь.

– При чем тут монастырь? – смиряясь, покоряясь его воле, пробормотала Феодора.

– Так ведь в прошлые-то времена в сию обитель свозили «порченых» и «бесноватых» со всей матушки России. Мне еще дед покойный про то сказывал. Наши предки, Корнеевы, служили тут, постриг принимали, от них из уст в уста байка передавалась про бесов. Жила здесь еще лягушка-демон, – перешел на шепот свекор. – Под стену монастыря подкапывалась, да не успела, от праведных молитв в камень обратилась.

– Вы что? – отпрянула Феодора.

– Есть большие любители смотреть на покойников, – громче зашептал ей в ухо Корнеев. – А бесовское зрелище куда заманчивее, заразительнее! Стоит раз, один всего разочек взглянуть, как еще и еще хочется! Тянет! Не отпускает!

Феодора вздрогнула от разлившегося в груди холода. От мороза ли, от слов ли Петра Даниловича пробрала ее дрожь до самых костей.

Внезапно выражение лица Корнеева изменилось, приобрело прежнее самодовольство и спокойную респектабельность, руки разжались и выпустили невестку, которая словно в сатанинских когтях побывала. Она продолжала ощущать плечами, кожей и каждым нервом прикосновение его сильных, цепких пальцев.

– Ну, что? Напугал я тебя? Не обращай внимания, Феодорушка, на стариковские причуды!

Они еще немного побродили по развалинам монастыря, постояли у трапезной, у стен чудом уцелевшей церквушки Рождества Богородицы, вышли поглядеть на реку. По льду стелилась низкая поземка, мороз крепчал. У Феодоры горели щеки, а руки в перчатках вспотели – она и думать забыла про холод. Так ее бросало то в жар, то в озноб, пока Петр Данилович не предложил пойти выпить за свое чудесное спасение.

Он был сама галантность и предупредительность, вел себя как влюбленный рыцарь, а не строгий свекор, и окончательно покорил сердце Феодоры. Никогда ни один мужчина не окружал ее такой заботой.

За рулем господин Корнеев производил впечатление опытного водителя, на улице – безукоризненно воспитанного кавалера, в беседе – умудренного жизнью философа, в ресторане – знатока кулинарных изысков и светского льва. Он привез невестку в заведение монастырского типа, со сводчатыми потолками, толстыми стенами, узкими, как бойницы, окошками с разноцветными стеклами, с изразцовыми печами, дубовой мебелью и старинной русской кухней.

– Свидание в монастыре, – шутил свекор, заказывая неизвестные Феодоре кушанья. – Позвольте, я возьму на себя вашу дамскую привилегию выбирать блюда?

Она только кивнула царственно, слушая, как гудит живой огонь за чугунными заслонками. У печки быстро стало тепло, но не жарко. Брусничная водка, выстоявшаяся в глубоких подвалах, пьянила не сразу, зато наверняка.

Принесли блины с семгой, икру, салат из рябчиков, раков и телячьего языка, горячую солянку, ржаной хлеб. Феодора почувствовала, как она проголодалась, да и выпитая водка давала о себе знать.

– Вкусно? – довольно улыбнулся Петр Данилович. – То-то! Володька привык есть всякую гадость. Что