– Я еще успел навести справки, прежде чем звонить тебе, – объяснял заместитель Межинова. – Оказалось, что Карина тоже родилась в Березине, а сам Игнат – коренной москвич.
Эти слова вспыхнули в уме сыщика.
– Получается, родом из Березина была его первая супруга Галина! – невпопад воскликнул он, не отвечая на вопрос Евы. – Туда, к матери, она и поехала рожать, там умерла, там же, в доме бабушки, росла и воспитывалась наполовину осиротевшая девочка. Игнат работал, да и не мужское это дело – ухаживать за младенцем.
– Да… по письмам выходит, что Карину вырастили бабушка и прабабушка. Но я не о том. Почему жертвой ядовитого порошка оказалась сама «Локуста»? Надышалась нечаянно? Или…
– Никакого «или»! – твердо заявил Смирнов. – Карина здорова… вернее… не знаю, как выразиться. Никаким порошком она себя не травила – ни случайно, ни намеренно. Это была игра на публику. Она искусно притворялась, прикидывалась, что ей пришла
Всеслав вскочил и возбужденно зашагал по комнате. Ева молчала.
– Карине и не надо было знать, – наконец вымолвила она. – Она создала финал в своем воображении, а каким путем ему осуществляться, не ее забота.
Какая-то ускользающая мысль беспокоила Еву.
– Зачем она вообще писала эти письма? – удивился сыщик. – Если бы не они…
– Для нее существовала причина, гораздо более важная, чем угроза разоблачения. Ее
– Ева, Ева! Ты опять хочешь все запутать, лишить меня всех достижений. Это не по-божески, – взмолился Всеслав.
– Зато – честно. Белых пятен оставаться не должно, дорогой. Все знаки препинания необходимо расставить не куда попало, а на положенные места. Ты сам учил меня этому.
– Есть еще белые пятна?
– Мотив, Славка! Мотив… Мавра Ершова, Катерина Руднева, Зоя Сереброва – эти женщины стали жертвами не «по заказу», а по собственному желанию Карины. Неужели только из-за подмены младенца? Чем ей плохо жилось у Серебровых? Разве Мавра предоставила бы ей больше возможностей? Чем плоха была жизнь Карины? Что она не смогла простить? Да, ее предали, обманули. Но последствия вовсе не так ужасны – девочка не попала в семью алкоголиков, бомжей или бандитов, ее не отдали в детский дом. Она росла, окруженная любовью и заботой, имела все блага! Подмена – шаткий повод для мести.
– И Зоя в него не вписывается, – кивнул Смирнов. – Что будем делать?
– Пойду думать.
Ева взяла со стола письма, удалилась в спальню – искать в них ответ.
– А Серебров? – крикнул ей вдогонку сыщик.
– Потом…
Глава двадцать седьмая
Утро следующего дня выдалось туманное, теплое, безветренное. В воздухе висела сырая мгла. Земля впитывала небесную влагу, тонкая пелена облаков золотилась от солнца. Промытая дождем зелень имела особый, яркий цвет, контрастируя с бледными красками рассвета.
Но ничего этого не замечал Игнат Николаевич – жена его умирала, а вчера вечером его вызывали на опознание трупа дочери.
– Карина, Карина… – шептал он. – Это расплата за мой грех. Я во всем виноват…
Он выпил почти бутылку коньяка, но не смог залить тяжкую, черную тоску. Ему ничего больше не хотелось: ни богатства, ни этой прекрасной двухуровневой квартиры в доме с консьержем и живописным видом из окон, ни этой утомительной городской суеты, ни самой жизни. Он устал, смертельно устал! Все, что происходит с ним, непоправимо. К чему продолжать дышать, есть, пить, продолжать зарабатывать ненужные деньги, вести бессмысленные, пустые разговоры? Когда ничего нельзя вернуть! Даже ничтожной малости…
Серебров посмотрел на осколки «стеклянного дерева», подаренного ему Кариной, – оно вдруг, без всяких причин, разбилось, разлетелось на мелкие кусочки. В такие же осколки превратилась и его жизнь: прозрачные, острые, бесформенные… бесполезные.
Господин Серебров смешал абсент с коньяком и глотнул. Никакого эффекта. Он не может забыться, уйти от этих невыносимых душевных мук. Перед ним неотступно стояло красивое, бледное лицо Карины, уже застывшее, с заострившимися чертами. Смерть не коснулась ее красоты… только сделала ее совсем холодной.
Игнат Николаевич застонал, сжатые добела пальцы хрустнули.
– Я проклят! Проклят…
