водой уже около тридцати часов, израсходовали процентов на семьдесят запас средств регенерации воздуха. Из тех, кто остался в живых, человек двадцать, собраны в первом отсеке, давление в нем поднято. Старший на борту затонувшей лодки - начальник штаба бригады. Его доклад был более-менее бодрый, уверенный: обстановка в целом ничего, терпима, мы сознаем, что помощь нам будет оказана, поэтому паники нет.
Это был последний сеанс радиосвязи. Потом буй оборвало, связь прекратилась. Но что, перестукиваясь, можно сказать?! Набор команд, и только. Подводники решили выпустить через торпедные аппараты двух человек: начальника РТС и матроса. Мы их и подняли: капитан-лейтенанта Иванова и матроса Мальцева. В это время на лодке принимают решение прошлюзовать ещё одну тройку. И, не известив нас, тройка вышла. Кончилось все трагически волна, шторм, ветер... Короче, тройку эту мы так и не увидели...
Через какое-то время подводники вывели через торпедный аппарат на поверхность ещё троих: начальника штаба бригады и двух наиболее ослабевших членов экипажа. Один из них - лейтенант Ямалов, мальчишка, первый выход в море на первой в своей жизни лодке, и надо же сразу попасть в такую переделку! На поверхность вышли двое: лейтенант Ямалов и матрос Микушин. Состояние у них было вполне сносное. Они четко докладывали, что вышел с ними и начальник штаба. Однако Каравекова, несмотря на все наши усилия, найти не удалось. И только потом мы определили, что он остался в лодке.
Ну, коль скоро мы понимали, что иной возможности выхода из лодки нет, то передали подводникам распоряжение затапливать отсек и выходить через торпедный аппарат...
Здесь тоже было много тревожных моментов. Во-первых, по нашему расчету отсек должен был затопиться где-то в пределах пятидесяти минут, ну плюс-минус двадцать-тридцать. Ну максимум полтора часа в общей сложности. Но, к сожалению, затопление растянулось куда дольше. Во-вторых, к моменту выхода лимит работы водолазов-спасателей на глубине стал подходить к концу. Все предыдущие пары полностью отработали весь свой установленный срок работы на этот день. Следовательно, работать смогут в лучшем случае через восемь часов - это максимальное сокращение всех допустимых по физиологии сроков. Водолазов мы подняли.
Третий момент. Подлодка-спасатель 'Ленок' по техническому состоянию находилась тоже на пределе. Аккумуляторные батареи почти сели. Механики 'Ленка' тем не менее доложили, что постараются продержаться под водой ещё четыре часа.
Мы, медики, тоже готовились к приему. Считали, что там ещё шестнадцать-семнадцать человек. Очевидно, все они пойдут лавиной, потоком. Значит, надо держать у передней крышки торпедного аппарата максимальное количество водолазов, лучше всего, конечно, четырех, чтобы они могли каждого выходящего брать и заводить в лежавшую рядом лодку-спасатель.
Мы понимали, что подводнику, только что вышедшему из аварийной лодки, снова лезть в какие-то люки - психологически трудно, тем более что его всеми правдами и неправдами водолазы будут затаскивать в тесную шлюзокамеру, а он, подводник, видя над собой проблески поверхности, небо, станет всячески сопротивляться, стремясь всплыть побыстрее... Так оно и произошло. Подводники стали выходить лавиной, бессистемно...
Как назло, у четверки водолазов, дежуривших у торпедного аппарата, кончились все предельные и запредельные сроки пребывания под водой, они замерзли, и, чтобы не загубить их, пришлось отправить ребят на лодку-спасатель и выпустить последнюю пару. Теперь у нас в запасе не оставалось ни одного водолаза, годного для подмены. Ждем выхода подводников, ждем наверху и на грунте. А их все нет и нет.
Уже и у этой, последней, пары истекает предельный срок нахождения в воде. Быть под водой им оставалось только десять минут. Через десять минут им следует возвращаться в лодку-спасатель, а лодке всплывать, иначе ей самой придется оказывать помощь. И в этот момент, ко всеобщей радости, раздается доклад от водолазов: 'Пошли, пошли подводники! Сыплются как горох... Они идут, они идут лавиной, они идут... Они сопротивляются, они дерутся, не хотят заходить в шлюзокамеру!'
Докладывают: завели в лодку одного, завели второго, третьего не удалось - всплыл, четвертый вырвался и всплыл, пятого завели, шестого завели... Потом они перестали считать.
В итоге шестерых завели в 'Ленок', а десять человек всплыли на поверхность, двое не вышли вообще. Уже потом разобрались: один Каравеков - лежал во втором отсеке мертвым, другой - матрос - вообще отказался выходить, потому что был физически сломлен, а главное, деморализован, и все попытки заставить его выйти оказались безуспешными. Специфика подводного выхода такова, что силком человека из лодки не вытащить... Нетрудно представить весь трагизм ситуации: все выходят, а один остается. Остается, чтобы стать заживо погребенным. И никто не в силах помочь...
Что происходило в лодке? Старпом у них был отличный. Он, Кубынин, и механик Зыбин провели рабочую проверку каравековского аппарата и убедили личный состав в том, что аппарат исправен и налажен, а смерть начальника штаба наступила от остановки сердца. Вместе с механиком Кубынин проинструктировал каждого человека по правилам выхода из аварийной лодки. Они проследили весь процесс включения в аппарат, одевание, жгутование. Они сами одевали всех моряков и выпускали их, переключив дыхание выходящего 'на аппарат', заставляли подныривать и залезать в торпедную трубу.
Кубынин проявил недюжинную волю. Матросы свято в него поверили. Поверили, что спасутся, будут жить. Это очень важно.
Вообще-то и старпом, и механик поняли: смерть Каравекова наступила не только из-за сердечной недостаточности. Главная причина - в нарушении правил включения в аппарат, и тому было свидетельство: следы химического ожога на лице погибшего начальника штаба. Тем важнее было заставить моряков поверить в аппарат, а значит, и в счастливый исход. С этой целью они стали делать рабочую проверку, убеждая матросов в том, что все будет хорошо именно потому, что они провели занятия и проконтролировали каждого. Кубынин заработал себе огромнейший авторитет. Потом, на поверхности, подводники отказывались подняться на катер до тех пор, пока не найдут старпома. Старпом всплыл последним. Как настоящий командир. И только тогда, когда старпома подняли на борт, подводники стали подниматься сами: а ведь отлично представляли, чем грозит им это промедление. И тем не менее ждали старпома!
А старшина 2-й статьи Лукьяненко был настолько возбужден, что и после всплытия помогал нам разыскивать, собирать плавающих на воде подводников, держался на удивление бодро, и казалось, это будет самый благополучный больной. И только потом, в декомпрессионной камере, потерял сознание. Он ещё долгое время был одним из самых тяжелых наших больных.
Надо понять, в каких условиях выживали они там, в лодке. Дело не только в том, что пребывание в затонувшей субмарине давит на психику. Они в отсеке подняли противодавление, чтобы подкрепить переборки, сальники, в общем, перекрыть фильтрацию воды. Чем выше мы поднимаем давление, тем больше усиливаем влияние вредных факторов. Ну, в частности, содержание углекислого газа было 2,7, а поскольку давление тоже было 2,7 атмосферы, значит, процент углекислого газа в пересчете на величину нормального давления составлял уже 9,45 процента. Почти десять процентов! Доза практически смертельная. Но у них ведь и процент кислорода был значительно повышен. Долгое время ребята дышали чистым кислородом, а времени прошло уже, слава богу, сорок восемь с лишним часов. То есть отравление кислородом тоже было. Отравление углекислотой, отравление кислородом. Дальше переохлаждение, нервно-психическое перенапряжение, ограниченная подвижность, значит - гиподинамия.
Когда подводники стали всплывать на поверхность без выдержек, то схватили тяжелейшую форму кессонной болезни. У четырех - травма легких. Ну отчего баротравма произошла, тут ясно. Во-первых, всплытие, аварийная ситуация; потом с водолазами боролись, борьба была такая активная, что одному водолазу даже разорвали комбинезон. Таким образом, каждый спасенный предстал перед нами с букетом болезней.
Мы были более чем озадачены.
Во-первых, не существует конкретного указания, что нужно делать в подобных ситуациях, даже лечебных режимов таких нет... Тут нужно на свой страх и риск манипулировать режимами лечебной рекомпрессии, подбирать особый режим, который бы позволил вывести пострадавших из кризиса.
Второе: в спецфизиологии нет системы при лечении комплекса таких болезней. Какая-то методика
