В комнату прокрадывается четырехлетний Саша.
- Пап, можно твою гитару взять?
- Можно. Только верхом не катайся!
- Я тока струны подергаю.
- А ну дай мне. Я сам подергаю...
Зыбин пристраивает гитару на колене. Взяв пару аккордов, он запел песню, которую сложили оставшиеся в живых матросы С-178 - Андреев, Зыков, Климович, Мальцев, Кириченко...
Здравствуй, море, снова мы с тобою,
Снова ты приветствуешь меня.
За бортом твои пучины воют,
За кормой осталася земля.
Сколько лет дружили мы с тобою,
Сколько лет здесь был наш отчий дом,
Но случилось что-то вдруг с тобою
Мы тебя сейчас не узнаем...
Уходя из Мальцевских казарм, мы столкнулись с бывшим командиром С-178 капитаном 3-го ранга Валерием Александровичем Маранго и лодочным доктором старшим лейтенантом Григоревским. Маранго - высокий, чернявый, худощавый офицер с довольно красивыми чертами лица. Трудно было поверить, что через месяц-другой ему придется надеть черную робу заключенного. Но судьба его уже была предрешена, хотя он и отдавал ещё Тунеру, замещавшему механика, последние распоряжения по списанию имущества БЧ-5. Тунер сказал мне, что Маранго не повезло и в семейной жизни: сын тяжело болен, хроник.
Главное, что вменялось в вину командиру, - он не объявил боевой тревоги при входе в узкость и на лодке была выключена радиолокационная станция, то есть не было организовано ночное наблюдение. Но вина пьяного судоводителя на рефрижераторе со злополучной 'чертовой дюжиной' на борту гораздо горше. Тем не менее им дали одинаковый срок. И хотя Кубынин, выступавший на суде как свидетель, протестовал, писал потом кассационные жалобы во все судебные инстанции вплоть до Верховного суда СССР, приговор командиру смягчить не удалось.
Из лагеря, где-то на Камчатке, он писал старпому письма, полные горького юмора: 'Пилим лес... Хожу во всем черном, как на флоте. Только благодарностей получил здесь больше, чем за всю службу - фитилей...'
Москва. Декабрь1981 года Вернувшись в Москву, я принялся разыскивать старпома - Сергея Кубынина. Первым делом отправился в Солнечногорск, во флотский санаторий. Часа через три я уже бродил по лабиринту коридоров фешенебельного корпуса в поисках кубынинской комнаты. Медсестры его знали, заприметили.
- Высокий такой? Темненький? В двадцать четвертой живет.
Но в двадцать четвертой Кубынина не оказалось. Его соседи сообщили, что он уехал в Москву к родственникам, вернется ли сегодня - неизвестно, он частенько там ночует. Я оставил ему записку с просьбой позвонить, как только снова окажется в Москве. Попросил контр-адмирала Пушкина, главного редактора 'Морского сборника' (он отдыхал в соседнем корпусе), чтобы тот передал Кубынину мою записку на словах. И уехал несолоно хлебавши.
К счастью, через несколько дней в трубке моего домашнего телефона раздался глуховатый голос:
- Николай Андреевич? Кубынин Сергей...
Мы договорились встретиться в зале пригородных касс Ленинградского вокзала. Я не видел Кубынина даже на фотографии, но узнал его в пассажирской толчее почти сразу. Высокий хмурый парень в грубокожей 'канадке' прохаживался вдоль кассовых автоматов.
Для начала мы отправились в Центральный Дом литераторов. Там, в верхнем буфете, за чашечкой кофе и рюмкой коньяка Кубынин и начал свой рассказ...
За соседним столиком шумели нетрезвые поэты и кто-то громко читал стихи о том, как 'он падет на поле боя...'. Странно было слышать на фоне буфетного шума исконно флотские слова: 'прочный корпус', 'буй-вьюшка', 'перископная шахта'.
Обедать мы отправились ко мне. И там, на Преображенке, окончательно перейдя на дружескую ногу, Кубынин час за часом пересказал хронику катастрофы. Под конец, когда старпом заметил, между прочим, что в госпитале с его кителя растащили все знаки, я отколол со свой тужурки жетон 'За дальний поход' и отдал Кубынину. Это было все, что я мог пока сделать для него...
Очерк свой я написал всего за несколько дней. Слишком живо стояло перед глазами все увиденное на мертвой 'зеке' и в Мальцевских казармах... Так же быстро набрали его в 'Правде', а затем переслали на визу Главнокомандующему Военно-Морским Флотом Адмиралу Флота Советского Союза С. Г. Горшкову. А дальше произошло то, что и ожидалось с тоской и тревогой. Очерк к печати не разрешили. Редактор военного отдела 'Правды' Гайдар сказал мне, что поначалу Горшков вроде бы согласился, но отдал читать своему помощнику - вице-адмиралу Навойцеву - и тот склонил его к отрицательному решению.
Прошло время, и Гайдар, видимо, поняв, что в 'Правде' очерк так и не выйдет, вручил мне гранки: 'Печатай, где сможешь'.
В 'Литературной газете' гранки легли на стол А. Чаковского. Главный редактор беседовал с Горшковым по 'кремлевке', но тоже получил отказ.
В военной цензуре дали совет - предварить очерк фразой: 'Это случилось в конце войны' и изменить хотя бы по одной букве в фамилиях героев. Пришлось так и поступить:
'Кубынин' стал 'Кубинин', а 'Зыбин' - 'Зубин'. Очерк я вмонтировал в исторический обзор, посвященный 50-летию Тихоокеанского флота, в августовском номере 'Нашего современника'. К сожалению, цензор, подстраховываясь, изменил фамилии на свой вкус: Бубинин и Губин. В последующих публикациях я убрал маскировочную фразу и восстановил имена.
Журнал я отправил Кубынину во Владивосток и вскоре получил от него такое письмо:
'Николай Андреевич, здравствуй!
С сердечным дальневосточным приветом Кубынин Сергей.
Получил письмо и очень нужный и важный для меня журнал. Вкратце опишу наше житие за последний, насыщенный период времени. Более подробно решил написать в записках, дабы память не подвела. Началось с того, что нас с Валерой Зыбиным хотели уговорить идти снова на ПЛ (о состоянии здоровья ни слова), а потом вежливо сказали: 'Ищите место'.
Посылать их далеко мы не стали, но и решили не оставаться. Валерка ушел раньше, а меня начали 'придерживать' - командир в тюрьме, мне как старпому боялись поставить 'визу' о сдаче дел - отвечать больше никому не хочется. Одним словом, 30 августа я все-таки вырвался.
Валерка сейчас преподает в Дальрыбвтузе, а мой новый адрес: г. Владивосток-39, ул. Русская... Теперь я начальник штаба Гражданской обороны - зам. председателя райисполкома по ГО.
Подробности при встрече. Еще раз спасибо за очерк.
С уважением Кубынин С. 1.12.82 г.'
КОММЕНТАРИЙ ВРАЧА
Рассказывает флагманский физиолог Тихоокеанского флота подполковник медицинской службы Александр Иванович Иванченко:
- Для нас, медиков, эта операция началась ещё в Севастополе. Мы были на сборах специалистов АСС1 флота, когда вдруг объявили: в вашем регионе, в акватории Владивостока, затонула лодка. Состояние у нас было близкое к шоку - мы знали: там специалистов нашего профиля никого не было, все - в Севастополе: начальник аварийно-спасательной службы, старший водолазный специалист флота и я, флагманский физиолог. Бригада из нескольких специалистов, которая оставалась во Владивостоке, и приняла на себя первый удар. Надо было срочно подключиться к ним.
Перелет занял около четырнадцати часов. Во Владивосток прилетели в четвертом часу ночи двадцать третьего октября. Сразу приехали на командный пункт флота.
А тут на КП флота нас ошеломили: С-178 все ещё находится под водой, все в том же аварийном положении, а в ней - люди!
Главное место нашей работы - на спасательных кораблях. Там мы выяснили: люди находятся под
