Понуждаемый просьбами брата и сестры, я по этой причине остался во Флоренции, потому что желание мое было направлено к тому, чтобы мне вернуться в Рим. Также и этот дорогой мой друг, о котором я уже говорил, как много он мне помог в некоторых моих невзгодах, — это был Пьеро, сын Джованни Ланди, — также и этот Пьеро мне сказал, что мне бы следовало задержаться несколько во Флоренции; потому что, так как Медичи были изгнаны из Флоренции125, — то есть синьор Ипполито и синьор Алессандро126, каковые стали потом — один кардиналом, а другой герцогом флорентийским, — этот сказанный Пьеро мне сказал, что мне следует остаться немного, чтобы посмотреть, что делается. Так я начал работать на Новом рынке, и оправлял великое множество драгоценных камней, и хорошо зарабатывал. В это время приехал во Флоренцию один сиенец, по имени Джироламо Марретти127; этот сиенец долгое время жил в Турции и был человек живого ума; он пришел ко мне в мастерскую и дал мне сделать золотую медаль, чтобы носить на шляпе; он хотел на этой медали, чтобы я сделал Геркулеса, который раздирает пасть льву. И вот я принялся его делать; и пока я над ним работал, заходил много раз Микеланьоло Буонарроти посмотреть на него; а так как я очень над ним потрудился, и положение фигуры и лютость зверя были совсем другие, чем у всех тех, кто до сих пор это делал, а также потому, что этот способ работы был совершенно неизвестен этому божественному Микеланьоло, то он так хвалил эту мою работу, что меня одолело такое желание сделать хорошо, что это было нечто неописуемое. Но так как у меня не было никакой другой работы, как только оправлять драгоценные камни, то, хоть это и давало мне наибольший заработок, какой я мог иметь, я этим не удовлетворился, потому что мне хотелось работы другого свойства, чем оправлять камни; в это время случилось, что некий Федериго Джинори128, юноша весьма возвышенной души, — этот юноша много лет жил в Неаполе, и так как он был весьма красив телом и внешностью, то он влюбился в Неаполе в одну принцессу, — так вот, желая сделать медаль, на каковой был бы Атлант с миром на плечах, он попросил великого Микеланьоло, чтобы тот ему сделал небольшой рисунок. Каковой сказал сказанному Федериго: “Сходите к некоему молодому золотых дел мастеру, имя которому Бенвенуто; этот вам услужит очень хорошо; и ему, уж конечно, не требуется моего рисунка; но, чтобы вы не думали, будто я хочу избежать трудов над такой малостью, я весьма охотно сделаю вам небольшой рисунок; а пока поговорите со сказанным Бенвенуто, чтобы и он также сделал небольшую модельку; затем то, что лучше, возьмется в работу”. Этот Федериго Джинори пришел ко мне и сказал мне свое желание, а также, как этот удивительный Микеланьоло меня хвалил, и что я также должен сделать небольшую восковую модельку, в то время как этот дивный человек обещал ему сделать небольшой рисунок. Мне придали столько духу эти слова этого великого человека, что я тотчас же принялся с превеликим усердием делать сказанную модель; а когда я ее кончил, некий живописец, большой друг Микеланьоло, по имени Джулиано Буджардини129, он мне принес рисунок Атланта. В это же время я показал сказанному Джулиано мою восковую модельку; каковая была весьма отлична от этого рисунка Микеланьоло; настолько, что сказанный Федериго, а также и Буджардино, решили, что я должен его делать по моей модели. И так я его начал, и его видел превосходнейший Микеланьоло, и так мне его хвалил, что это было нечто неописуемое. Это была фигура, как я сказал, выбитая в пластине; на плечах у нее было небо, в виде хрустального шара, с вырезанным на нем его зодиаком, на лапис-лазуриевом поле; вместе со сказанной фигурой оно имело такой красивый вид, что это было нечто неописуемое; внизу была надпись буквами, каковые гласили: “Summa tulisse juvat”. Будучи доволен, сказанный Федериго заплатил мне прещедро. Так как в это время мессер Алуиджи Аламанни130 был во Флоренции, он был другом сказанного Федериго Джинори, каковой много раз приводил его ко мне в мастерскую, и благодаря ему он стал мне очень близким другом.