— Неужели нельзя было выбрать что-нибудь новое для сегодняшнего концерта?
— А что, я не понимаю?
— Снова Моцарт?
— Моцарт всегда нов!
Они обернулись и необыкновенно сердечно по французски начали здороваться с очень полной дамой.
Граф Толстой решился:
— Закрыть дверь. Мы начинаем!
Генрик ведет квартет. Общество разместилось на легких стульях и креслах. На блестящих жирандолях, на белых свечах играют блики заходящего солнца.
В старинном кремлевском зале звуки теряются, уходят в даль.
Генрик старается добиться от своих партнеров полного звучания, что не очень легко, ибо квартет напоминает скорее менуэт, который танцуют легкие стрекозы.
Вдруг отворяется дверь. Входит его императорское величество. Весь зал встает. Встают и музыканты. Дамы низко приседают перед самодержцем всероссийским. Мужчины в мундирах и во фраках стоят смирно, по военному и не смеют поднять глаз на царя. Он одет в темнозеленый военный сюртук с серебряными эполетами. На груди блестит золотая звезда.
Генрик тоже привстал, но не опустил глаз, как это сделали присутствующие. Он хотел посмотреть царю в глаза. У Николая глаза бесцветные, жестокие, холодные, глаза хищной птицы.
Только теперь, когда царь мановением руки позволил продолжать игру, Толстой шепнул:
— Теперь можно.
— Что можно? Начинаем еще раз сначала? — спросил Генрик.
— Нет, с места, на котором мы прервали, — подсказал Вяземский.
— Пожалуйста, — подает тон Генрик.
Звучат веселые триоли. Звуки пляшут, как в оркестре, играющем во время завтрака в венском лесу. Генрик придает музыке легкость, изящество, веселье. Этот квартет Моцарта его увлекает, и он считает, что его именно так надо играть — ведь это же веселое австрийское гулянье.
Генрик ищет глазами царя. Тот сидит в кресле, уставившись на свои штиблеты. Они блестят. Ну, наконец, поднял глаза. Какого они цвета? Что они выражают? Никто не смеет смотреть в глаза царю, хотя все на него смотрят. Генрик наслушался о Николае столько разных толков и в Польше, и во Франции, и в Германии, Бельгии и Австрии. Суровый деспот на троне. Палач, друг художников и поэтов, бабник, человек железной воли, любитель музыки. В Петербурге он ежедневно присутствует на военных парадах. Ему необходим звук барабанов и ежедневное подписывание смертных приговоров и распоряжений о ссылке на каторгу.
Наконец Генрику удалось поймать царский взор. Чуть не ошибся нотой. Задумался.
— Собственно говоря, эти глаза совершенно пустые! Нельзя отличить белка от зрачка. Взгляд их пристальный, беспощадный, невыносящий сопротивления. Глаза гипнотизера.
Его величество выражает удовольствие участникам концерта за великолепное исполнение Моцарта. Просит сыграть еще что нибудь.
— Можно ли сыграть вариации на тему «Вдоль по улице мостовой»? — спрашивает Генрик.
Граф Толстой щелкает каблуками перед царем. Возвращается с разрешением. Генрик встал со стула и шепчет Толстому:
— Пожалуйста, аккомпанируйте мне.
— Я не знаю этих вариаций.
— А песенку «Вдоль по улице мостовой» вы знаете? Вот и играйте эту песенку на рояле с аккомпанементом. Я сыграю двенадцать вариантов этой веселой песенки.
— Целых двенадцать? Лишь бы это не наскучило царю!
— Начинаем, — беззаботно говорит скрипач. Живая, веселая народная мелодия под смычком и пальцами скрипача рассыпается огоньком непринужденного веселья. Толстой поминутно оглядывается на своего партнера, приноравливается к его исполнению. Он способный музыкант, ему только не хватает средств художественного выражения.
— Всего лишь несколько тактов очень обычной и всем известной песенки, — думает он, продолжая аккомпанировать, — а что можно из нее сделать?
В зале слушают песенку с интересом. Кое-кто пожалуй и не знает, что слышит. Мелодия искрится неожиданными украшениями — взрываются окрики, смех, притоптывание. Казалось бы, что уже первая вариация исчерпала все музыкальные возможности пьесы. Неправда! Вот вторая вариация! Какой же молодец! Какой веселый! Толстой аккомпанирует и с тревогой посматривает на скрипача. Что играть дальше?
—
А теперь это уже не лента, а подвыпивший мужичек подпевает себе во время танцев в корчме. Граф Толстой двенадцать раз приостанавливается в неуверенности, не зная, что еще можно сделать со столь убогой темой. Оказалось однако, можно. И еще как. В руках Генрика скрипка делает чудеса. Мелодия песенки невелика, а сколько можно сыграть вариаций на ее основе! Венявский замечательный художник. Из ничего творит шедевры. Конец. Тишина.
Как отнесется к этим вариациам царь? Тема веселая, но очень уж народная. Может быть, он подумает, что это политический намек? В присутствии монархов следует играть торжественные, патетические гимны. Но, что это? Царь аплодирует! Дает знак поблагодарить Венявского. Достойные слушатели тоже аплодируют.
— Ваши вариации чрезвычайно понравились его императорскому величеству, — заявляет великая княгиня Елена. — Было бы хорошо, чтобы вы сыграли нам какой нибудь концерт собственного сочинения, что нибудь отечественное, но… не уступающее Бетховену.
Генрик кланяется в ответ.
Царь уходит. Все встали в позу смирно, лицом к императору. Опустили глаза, как будто это так и надо по дворцовому этикету. И только тогда, когда царь ушел, сделалась шумно.
Толстой поздравляет Генрика.
— У вас сегодня счастливый день.
— У нас, у всех приятный день, граф! Весь квартет показал свое музыкальное искусство.
— Ну да, но что значит квартет против ваших вариаций? — сказал граф.
Дамы окружили беседующих музыкантов, девушки, молодые дамы, салонные львицы, идеалистки и ненасытные авантюристки. Среди них у Толстого много поклонниц. Да и Вяземский с Долгоруким в этом смысле от него не отстают. Генрика осаждают со всех сторон и может быть потому, что он находится в осаде, он играет… играет не свою роль. Слуги разносят крюшон, вносят подносы с пирожными.
— Вы не могли бы дать мне несколько уроков на скрипке, — спрашивает черноволосая девушка небольшого роста.
— Эта зависит только от вас.
— Я Татьяна Волконская.
— Ах, Волконская, — вырвалось у Генрика.
— Вы что, знакомы с кем-либо из моей семьи?
— Нет, но я читал стихи Мицкевича, посвященные княгине Волконской.
— Мицкевича, вашего земляка? — кокетливо спросила девушка.
— Вы давно уже играете на скрипке?
— Я хотела бы только начать учиться.
— Боюсь, что мои уроки вам не пойдут в пользу.
— Почему? Кто хорошо начинает — удачно кончает.
— Это верно. Есть такая поговорка. Однако вы должны сперва научиться основам игры у кого-либо из профессоров.
— А я хочу, чтобы вы были моим учителем.
— Очень тронут вашим доверием, но я в Москве проездом. А учиться надо без перерывов.
