— Какие арпеджии!!! Терции, сексты, октавы рассыпаются словно жемчуг. При этом какая чистота и гармоничность звучания!
Дирижер сморщил нос и зашевелил рыжими усами.
— Это сумасшедствие, какой-то танец дервишей.
А вот и Адажио. Таинственное, спокойное, полное глубокого значения. Альты, виолончели, а с ними весь оркестр поют молитвенный псалом, мелодию которого ведет волшебная скрипка. Мелодию неземной красоты. Дирижер Ритц властным движением рук сдерживает аккомпанемент. В зале полная тишина. Слушатели будто замерли в креслах. Адажио звучит с кристальной чистотой. Сколько в нем прелести и изящества!
Какой контраст с Аллегро! Там буря, а здесь нежная песнь сердца. Дирижер всматривается в партитуру, как будто только теперь впервые понял значки, расставленные на пяти линиях.
Вот и Рондо, смеющееся и веселое. Сытых бюргеров, лейпцигских меломанов охватывает новое настроение. Такой музыки, такого исполнения, такой виртуозности никто не ожидал. Правда, лейпцигские любители привыкли к хорошему исполнению, но это же прямо наркоз. Этот молодой скрипач с вдохновенным выражением бледного лица, звуками своей скрипки очаровывает слушателей.
Финал состоит из триолей, пассажей, головокружительных глиссандо и снова поражает своим великолепным звучанием. Очарованы и оркестранты. Конец произведения был для всех неожиданным. Наступившая тишина как будто продолжала еще звучать. Дирижер поднял оркестр с мест. Разразилась буря аплодисментов. Бледный, черноволосый юноша стоит на возвышении, как зачарованный. У него отсутствующий взгляд. Он вздрогнул, как будто проснулся, почувствовал протянутую для рукопожатия руку. У него на устах появилась улыбка.
—
Слушатели в партере и на галерке стоя горячо аплодируют, вынуждая Генрика выходить на эстраду и раскланиваться.
— Сколько раз его уже вызывали?
— Пятнадцать.
— Вы слышали? Бургомистр пригласил польского скрипача на прием после концерта.
Во второй части концерта публика снова горячо и с энтузиазмом встречала Венявского, хотя специалисты музыканты во время антракта утверждали, что его произведение похоже на концерт Эрнста.
Вторая тема Адажио тоже вызывала сравнения, но исполнение было единственное в своем роде, виртуозное… Венявского. Даже самые суровые критики должны были согласиться, что его мастерство не имеет себе равных. Оно неповторимо.
Закончились аплодисменты, о приеме он уже успел забыть, ибо таких обербургомистров, доброжелательных к нему, он много встречал во время своей карьеры. Но темный, узкий переулок вблизи Мюнц-гассе из памяти не исчез и исчезнуть не может. В этом переулке находится несколько кафе, ночных ресторанчиков с музыкой, девушками, танцами, со столиками для игры в карты. Этот переулок — лейпцигская достопримечательность. Как же туда не пойти? Тем более, что нашелся коллега готовый показать все, что там есть интересного. Это артист оркестра Гевандхауза. Его считают выдающимся виолончелистом. Он варшавянин, холостяк, большой шутник. Его мечта — эстрадные концерты. Они с Генриком полюбили друг друга. Правда, он не очень любит толкаться по ночным ресторанам. Но он знает местное общество; мамаш, теток, их подопечных и дам легкого поведения. Играет в карты. Танцует кадриль. Своим высоким тенором поет опереточные куплеты.
— Ты повел бы меня в какое нибудь злачное место. Я хочу посмотреть, как гуляют немцы, — попросил Генрик.
— Скучно и шумно. А если случайно ворвутся пьяные корпоранты — то может быть и драка, дуэль и больница.
— Я предпочитаю без драки.
— Знаешь, здесь есть такая одна графинюшка, польская графинюшка. Это так ее представляют гостям лейпцигские сводницы. Говорит по-французски, а как же, — очень горда и спесива. Ее общество стоит не меньше двадцати пяти марок. Немцы платят и по пятьдесят. Землякам — скидка.
— Ох, это скорее неприятно, чем интересно.
— Однако, стоит познакомиться, это же местная достопримечательность.
— Меня общество таких девушек не интересует, даже, если они графини. Я предпочитал бы сыграть в карты.
— Там есть и несколько столиков для карточной игры.
Над входом в заведение горит красный фонарь. Что такой фонарь означает — известно всем. Снизу, из кафе, слышится музыка. В комнате полно табачного дыма. Лейпцигокая молодежь весело, хотя и экономно, забавляется здесь.
—
Между столиками снуют официанты, танцовщицы, девушки обитательницы заведения под красным фонарем. В этом обществе Генеку делать нечего. Они вошли на второй этаж, где была уже другая атмосфера. Вокруг рулетки толпились полупьяные коммивояжеры, проигравшиеся наследники богатых дядюшек, лихие бухгалтеры, обанкротившиеся купчики. Иной раз даже девушки из нижнего зала пытали счастья, ставя на номера и цвета рулетки деньги своих случайных гостей. Общество здесь было пестрое и оригинальное. В обыкновенных игорных домах такой публики не встретишь. Генрик подошел к одному из столов. Виолончелист задержался около стройной, скромно одетой и совсем ненакрашенной женщины, стоявшей недалеко от буфета.
— А, Болек! Хорошо, что ты пришел. Этот твой скрипач был неповторим. Я очень благодарю тебя за билет. Может быть зайдешь ко мне?
— Он и теперь играет, — ответил виолончелист, указывая взглядом на стол с рулеткой.
Генрик был поглощен игрой. Поставил на цифру 27. Через несколько секунд крупье подвинул к нему многократно увеличенную ставку. Скрипач снова поставил весь выигрыш на цифру 27. Собравшиеся игроки смотрели на него как на сумасшедшего. Во время игры в рулетку нет времени на размышления. Лопатка крупье двигается. Шарик снова бешенно завертелся и… о удивление, опять остановился у цифры 27. Игроки начали суеверно оплевывать, недоверчиво посматривая на Генрика.
— Schwein, Schwein! [19]
—
Крупье отодвинул выигрыш в сторону. Скрипач третий раз поставил все на цифру 27. Если раньше было шумно, то теперь наступила тишина. Вокруг сумасшедшего игрока все замерло в ожидании. Игроки ставили теперь на цвета и с напряжением смотрели на цифру, на которую поставил Генрик. И что же? Снова выиграла цифра 27. Крупье быстро подсчитал, что выигрыш достигает пяти тысяч талеров. Банк сорван, скрипач получил выигрыш и немедленно ушел в кафе. Девушки ожидали угощения, танцев и толпились вокруг него. Он заказал себе и Болеку пол бутылки рейнвейна. Попросил третий бокал для графини.
— А вы очень счастливы в игре, — сказала она. — Вы знаете почему?
— Наверное потому, что счастлив, — мальчишески рассмеялся Генрик.
— Нет. Потому, что вы из Люблина, моего родного города.
— Как, вы тоже из Люблина? Зачем же вы сюда приехали?
— Затем же, что и вы. Чтобы заработать для себя и для семьи.
— Вот как? Удивительное совпадение, — засмеялся Генрик. Его рассмешило сравнение.
— Но отсюда надо уезжать, а то здесь ничего не достигнешь, — серьезно добавила девушка.
— Куда уезжать?
— В Америку, — и вам это советую, потому, что вы мой земляк. Болек, скажи своему приятелю, чтобы он вместе с нами поехал за океан.
— Только не сегодня. А то уже поздно и мне надо возвращаться в гостиницу.
— Приходите, земляк, к нам завтра.
