заячьей путаной строчке – в самой гуще темного влажного леса…
Силы у Оксаны были уже давно на исходе. Она, казалось, целую вечность металась по этому страшному, дикому лесу как полоумная, но обмануть преследователей, стряхнуть их со своего следа ей так и не удалось…
Она наконец выбралась из густых лесных дебрей. Шатаясь от усталости, на ватных ногах, вышла через полосу камышей к берегу водоема. Вот и все, загнали, что называется, в угол. Удивляясь собственной медлительности – каждое движение требовало невероятных усилий – и едва не плача от безысходности, вошла в теплую густую воду… Медленно опустилась под воду, вся, с головой… И сделала это, как показалось, одновременно с появлением на берегу ватаги преследователей – это были здоровенные, крепкие мужики, одетые в «military».
– О-от тварь! – выругался кто-то из них. – Ну и где она?! Эта хромая сучка меня уже достала!..
– Да здесь где-то! – сказал другой. – Как покажется из воды, сразу стреляй по ней… В башку целься – для верности!
– Ведите сюда этого мудака… Гайдукова! – крикнул кто-то из них. – Пусть он сам порешит свою телку! Это же он облажался, а не мы…
Овчарка, ощерив клыкастую пасть, истекая слюной, металась на поводке у самого края воды. Оксана увидела прямо перед собой бледное, измученное лицо Андрея… А в следующую секунду все исчезло разом: и собака, готовая уже вцепиться ей в горло, и темный омут, и те, кто преследовал ее по пятам…
Оксана, подобно ныряльщику за жемчугом, который слишком уж задержался под водой, какое-то время не могла отдышаться – ну и дрянь же ей приснилась, просто жуть какая-то! Она села в кровати, обхватив коленки руками. В помещении царит сумрак, пахнет лекарствами; слева, от окна, доносится натужное, стесненное дыхание пожилой женщины, которую привезли сюда во второй половине дня. Всего больных в палате четверо: Оксана и еще три тетеньки, причем всем им за шестьдесят…
Ночная рубашка была мокрой от пота – хоть выкручивай ее. Голова немного кружилась, возможно, от лекарств, которые медсестра – по указанию дежурного врача – колола ей каждые шесть часов. Оксана находилась в отделении интенсивной терапии уже вторые сутки. Надо же, какая дрянь ей привиделась! В ушах у нее стоял тихий звон; сердце все еще учащенно колотилось в груди, но в целом, надо сказать, она чувствовала себя вполне сносно. Более того: у нее возникло такое чувство, что неведомая хворь, из-за которой она здесь оказалась, отошла, отступилась: то ли лекарства помогли, то ли сама «хвороба» была результатом нервного срыва…
Она потрогала ладошкой лоб. Он был влажным от выступившей испарины, но прохладным. Кажется, криз миновал… Что это с ней такое было? Она уж и не помнила, когда в последний раз у нее была температура под сорок, разве что в детстве, когда переболела тяжелой ангиной…
Ну а кошмарный сон, посетивший ее несколько минут назад, не хотелось даже вспоминать: просто ж у т ь, иного слова и не подберешь.
Она опустила босые ноги на пол. Аккурат там, куда она поставила ступни, обнаружились тапочки. Ага… это ведь ее, Оксаны, домашние тапки… Явно мамуля постаралась…
Сама Оксана смутно помнила тот момент, когда ее привезли в это здание, в Центральную горбольницу скорой помощи. Кажется, их – ее и Анну Николаевну – довольно долго держали в приемном покое. Местные медики затруднялись поставить ей даже предварительный диагноз. А потому все никак не могли решить, куда же следует отправить молодую женщину с температурой под сорок: в инфекционное отделение (вдруг у нее какой-нибудь птичий грипп), в токсикологию, к гинекологам или в экстренную терапию. Мама, ясное дело, нервничала более всех (Оксана все время чувствовала ее рядом с собой). Потом все же разобрались, что у нее не отравление, что она угодила в больницу не после криминального аборта… Ну и определили ее сюда, в одну из палат 1-го отделения реанимации и интенсивной терапии… Сегодня (вернее, уже вчера) днем приходила мама, посидела возле нее минут десять – видно, упросила местных пустить ее к дочери ненадолго. Врач сказал, что они все еще затрудняются поставить точный диагноз, но высокая температура отступила, и это уже хорошо.
Оксана некоторое время осматривалась, сидя на краю своей больничной койки. Над дверью тускло сочился подсиненным светом дежурный светильник. Женщина с кровати напротив чуть приподняла голову, посмотрела на нее, затем повернулась на бок, произнеся что-то неразборчивое. Соседка слева лежит под капельницей… кажется, она спит. Интересно, сколько сейчас времени? Она осторожно выдвинула шухлядку прикроватной тумбочки. Нашла там тюбик зубной пасты, щетку, несколько «разовых» пакетиков с жидким мылом и шампунем и даже тюбик помады – все это было тщательно завернуто в целлофановый пакет. А вот еще плитка ее любимого молочного шоколада… В самой тумбочке, в нижнем отделении, она обнаружила свежую ночнушку и свой спортивный костюм – вещи были аккуратно сложены, как в магазине. Развернула куртку, ощупала карманы… Во внутреннем кармашке, защипленном булавкой, нашла свои часики, карточку для таксофона и несколько денежных купюр. На душе как-то сразу стало теплей: это наверняка мама позаботилась, чтобы у дочери в больнице при себе была денежка и еще разные нужные современному человеку мелочи. Оксана подумала, что мама, наверное, не смогла договориться с врачами, чтобы ее оставили сиделкой в палате, где лежит дочь, – здесь, кажется, строгие порядки. Но зато упросила, чтобы они – здешние медики – взяли эти принадлежащие дочери вещи и положили рядом, в прикроватной тумбочке.
«Спасибо тебе, мамуля, – подумала Оксана. – Ты у меня такая внимательная и заботливая…»
На полу, возле тумбочки, обнаружилась пластиковая бутылка с минералкой. Оксана открутила крышку, сделала из горлышка несколько глотков. На ее часах было три часа ночи. Ей захотелось в туалет. Под кроватью обнаружилось судно, но было как-то неловко пользоваться этой штуковиной. И еще ей хотелось принять душ. Ну или хотя бы умыться – у нее даже волосы были мокрые от пота…
Оксана, захватив пакет с туалетными принадлежностями и перебросив через сгиб локтя чистую ночнушку и куртку от спортивного костюма, выбралась из палаты в коридор, в котором тоже горело лишь дежурное освещение. Она направилась к расположенной примерно посередке этого недлинного коридора конторке, где в ночь дежурила сменная старшая медсестра (а может, и фельдшер, Оксана слабо разбиралась в этих вопросах). Навстречу ей встала женщина, одетая в голубенький халат и такого же цвета шапочку, которая до этого момента, сидя в кресле, читала при свете настольной лампы какую-то книжку с глянцевой обложкой…
– Вы это куда собрались? – негромко спросила дежурная медсестра. – Вам нельзя вставать с постели! Пойдемте, я отведу вас обратно в палату… Вы ведь из четырнадцатой, так? Зачем вы встали… нельзя, не положено.
– Доктор, миленькая… – Оксана на всякий случай повысила медичку в звании. – Мне тут надо в одно место… я себя хорошо чувствую, не волнуйтесь! Мне бы помыться… И еще я переодеться хочу, доктор, а то вся пропотела… Вы не волнуйтесь, у меня криз прошел… Я себя теперь хорошо чувствую, просто-таки здорова!..
– Вообще-то не положено, – сказала сестра, круглолицая женщина лет тридцати пяти. – Вас сам Билык должен будет сначала осмотреть – это наш завотделением… Он в девять утра будет, с обходом.
– Ну пожалуйста, доктор… – Оксана, ощущая неловкость, все же протянула медичке две двадцатигривенные бумажки. – Вот… я вас очень прошу!
Оксана, надо сказать, опасалась, что медсестра фыркнет презрительно, да еще и обругает за попытку дать ей «на лапу». Но та спокойно взяла деньги. Положила купюры в нагрудный карман халата, после чего уже более доброжелательным тоном сказала:
– Ладно, так и быть. Вот там, – она махнула рукой в сторону пожарного выхода, – в самом конце находится наш сестринский санблок. Есть туалет, душ… полотенце там же найдешь, их лежит целая стопка. Дверь закрыта, но не заперта…
Оксана с благодарностью закивала головой.
– Только не задерживайся, ладно?! – предупредила ее дежурная. – Наш врач ушел к коллегам чай пить, но где-то через полчаса он должен вернуться… И если он увидит, что ты, милая, шляешься по отделению, а не лежишь в койке, то попадет тогда и тебе, и мне!..
Оксана открыла дверь, за которой было небольшое помещение – что-то вроде предбанника, – в котором стояли стол, три стула и небольшой холодильник. В помещении было темно: она пошарила рукой по стене возле двери, но выключателя так и не нащупала. Оставила дверь приоткрытой –
