благоуханного, как ванна, опрысканная дезодорантом «Свежесть»? А, догадываюсь, тебя нарекли при рождении Гиацинтом! Гиацинтом, да? Ну, не молчи, открой тайну. Отомкни уста, дружочек.
И робот отомкнул. Наверное, на него подействовало мое витийство, почерпнутое целиком из произведений дважды лауреата Панкреатидова. А может, повлияло мое незаурядное обаяние. Оно у меня действительно есть, только мало кто об этом догадывается.
— Меня зовут… — донеслось из динамика.
— Ну-ну-ну, смелее!
— ГР74/альфа-бис № 7000302!
На минуту в каюте воцарилось молчание. Я даже присел на раскладушке и внимательно посмотрел на динамик, пытаясь определить, шутит он или нет.
Похоже, робот не шутил.
— Да, брат, — потрясение сказал я. — Громкое имя. Звучит почти как титул. ГР/альфа… как ты сказал?
— ГР74/альфа-бис № 7000302! — отчеканил робот.
— Напоминает «графа»… Граф-бис… нет-нет. это не то. На графа ты еще явно не тянешь. Малость трусоват… Давай-ка ты будешь просто Гришей. Согласен?
— Согласен, — ответил Гриша.
— Ну и прекрасно. А вот ответь, Григорий, двигатель ты запускать не пробовал?
Григорий тут же предложил еще раз поужинать.
— Ясно… Значит, пробовал. Интересно, куда мы все-таки летим? Нет ли тут по дороге захудалой планетки с ремонтными мастерскими? Двигатель починим, а то Петр Евсеич, чего доброго, взыщет. Да и, признаться, каша уж больно надоела… Ты местоположение наше определил?
— А вон комета летит… — тоненьким голосом сказал Гриша, — редкая разновидность. Гляньте, какой у нее хвост…
— Так ты и местоположение не знаешь? Отвечай, Григорий!
— Не знаю…
— Ну где мы, хоть примерно? — заорал я. — Через три недели у меня отпуск кончается!
— Я не знаю, — жалобно сказал робот. — У меня память только по маршруту заложена. Где-то здесь должна быть система Малые Глухари, вот все, что известно…
— Не густо. Сколько же до них лететь, до Глухарей?
— В принципе не так долго, — сообщил Гриша. — Миллиона полтора-два.
— Лет?! — вскричал я наподобие панкреатидовской героини в мохнатом свитере.
— Световых, — сказал робот. Я вытер пот со лба.
— А как же отпуск? Отпуск мой как, спрашиваю! Двадцать четыре рабочих дня!
— Дадим справку, — твердо ответил Гриша. — Об уважительной причине опоздания.
— Опоздания? Это на полтора-два миллиона лет?..
Застонав, я уткнулся в подушку. Из динамика неслась негромкая струнная музыка — Григорий пытался исправить мне настроение.
— Да ладно, чего уж вы так убиваетесь… — после приключе-лия со Вторчерметом он стал заметно вежливее. — Обойдется. Каши у нас много…
Я застонал еще раз.
— И потом, — продолжал мой верный спутник. — Вам уже спать пора. Поспали бы, а? Утро вечера мудренее…
«А в самом деле, — подумал я. — Чего в панику ударяться? Космос не без добрых людей. Подберет кто-нибудь. Да и наверняка ищут нас уже… Прав Гриша, на свежую голову разберемся. Авось, кривая вывезет!»
И я уснул на казенной раскладушке, понадеявшись на ту самую кривую, которая не раз уже завозила людей в самые неожиданные и неприятные места. Кривая не подкачала и на этот раз. К сожалению, понял я это слишком поздно…
Пробудился я от радостного возгласа:
— Готово дело! Вот они, голубчики!: Я чуть не вывалился из раскладушки.
— Какие голубчики? Где?.. В чем дело?.. Кто кричал?
— Это я! — раздался ликующий голос Гриши. — Справа по курсу Большие Глухари!
Я стал быстро одеваться, бормоча:
— Слава тебе, господи, хоть поем по-человечески…
В рубке во весь экран красовалась неведомая планета Большие Глухари. С первого взгляда она производила вполне приличное впечатление, Горы, моря, материки — все было нормально, как у людей. Планета нежилась в лучах небольшого, но яркого солнышка и приятно переливалась всеми оттенками желтого цвета.
— Вот видишь, — упрекнул я робота, — а ты говорил, два миллиона лет…
— Ошибочка вышла! — легко парировал Гришка. И стал цитировать выдержку из энциклопедии. Память у него была дырявая, поэтому узнать удалось весьма немного
— «Б. Глухари, планета, открыта и заселена в 1990-х годах.» Диаметр, скорость обращения… ну, это неинтересно… Вот: «…сплошь покрыта лесами, представляющими обильное сырье для промышленности, особенно бумажной…»
— Лесами? — удивился я. — А почему она вся желтая? Гриша, как и его земной хозяин Петр Евсеич, не любил затрудняться с ответом:
— Так это… штука-то в чем?.. Хлорофилл у них желтый! Да. У нас зеленый, а у них желтый. Обычное дело.
— Ага. Н-ну, ладно. А дальше что?
— Состав атмосферы. Это не важно… Количество спутников!
— Постой! Как не важно? Тебе-то, может, и не важно, а мне все-таки хотелось бы знать. Дышать-то ею можно?
— Можно, можно, успокойтесь… Количество спутников — не установлено. Странно… Население: 150 миллионов человек. Все! Будем спускаться?
— Будем, — решительно сказал я. — А как без двигатели? Не врежемся?
— Ни под каким видом! — ответил робот. — Инструкция не позволяет. В крайнем случае сгорим в плотных слоях атмосферы.
— Ну, это, знаешь, тоже не сахар…
— У нас есть небольшой аварийный двигатель.
— Вечный?
— Естественно. У нас все вечное.
— Да я уж заметил…
— Плюс в нашем распоряжении парашют. Не бойтесь, все будет в ажуре!
Гриша с удивительной легкостью переходил от панического состояния в отважное и обратно. Это не могло не настораживать, но деваться было уже некуда. Большие Глухари надвигались на нас настойчиво и неотвратимо, как судьба.
— Так садимся или нет? Время дорого!
— А, — сказал я обреченно. — Один раз живем. Садимся! Я пристегнулся к креслу поплотнее и закрыл глаза.
Не знаю, как для кого, а для меня посадка — самое мучительное дело. У меня закладывает уши. Остальные могут болтать, читать газеты, глядеть в иллюминатор, чихать, ссориться, играть в шахматы и делать тысячу разных дел. Я в это время лежу, откинувшись в кресле, разеваю рот, как рыба, выброшенная на берег, и тщетно пытаюсь натянуть на лицо выражение мужественного равнодушия к опасности.
Все говорят, что это предрассудок и при посадке уши закладывать не может. Охотно верю, что у остальных людей именно так и бывает. Может быть, у них вообще никогда не закладывает уши, даже если по ним (
