На экране тут же высветилось: «Слушай меня, сын Михея! По всей вероятности, в нашем распоряжении вновь оказалось… (
Мы с роботом ахнули.
— Угу, — пробурчал второй инопланетянин, поднимая плазменный резак, — облезть можно, до чего невезуха…
«Вы совершенно правы, — без колебаний отреагировал переводчик. — Есть вероятность лишиться волосяного покрова по причине полного отсутствия удачи…»
— Эй, ребята! — завопил я. — Свои! Резаки уберите! Свои тут! Земляне!
— Тьфу ты! — озлился первый «инопланетянин». — Слышь, Михеич, там внутри кто-то сидит.
— Сгорел план, — безнадежно отозвался Михеич. — Говорю тебе, невезуха… Надо в другой район перебираться, пока не поздно.
— Ау, на корабле! У вас чаю нет?
— Нету, — ответил я. — У нас одна манная каша.
— Ну и пусть сидят там, пока не посинеют, — резюмировал первый (переводчик сформулировал так: «Пока не приобретут синюю окраску»). — Аида домой.
Инопланетяне развернулись и побрели обратно.
— Эй, ребята! — закричал я с тревогой. — А мы-то как же? Инопланетяне равнодушно удалялись.
— Выпустите нас отсюда! — закричали мы с роботом хором. — Нам тоже домой хочется!
— Спроси, может у них кофе есть? — донесся тихий голос Михеича.
— На корабле! — загремел первый. — Давайте кофейку, и летите себе к чертям!
— Кофе, кофе, кофе у нас есть? — лихорадочно зашептал я роботу.
— Откуда? — уныло ответствовал товарищ по несчастью. — Манки можем дать центнера два…
— Мы вам с Земли пришлем! — завопил я. — Пять пачек! Только скажите, где мы и как отсюда выбраться!
— Слышь, Михеич, — засмеялся первый мощным басом. — Он не знает, куда попал. Отпустим, что ли?
— Сгорел план, сгорел, — совсем расстроенно заметил Михеич. (
С этими словами он нырнул в малозаметный люк между остатками старинного параболического зеркала и большим заржавленным телескопом и скрылся с глаз долой. На крыше люка значилось: «Заготконтора № 7».
Его спутник, к счастью, был более словоохотлив.
— Сами-то кто будете?
— Да туристы мы, туристы с Земли! А вы кто?
— А мы из Управления снабжением Космофлота, — горделиво приосанившись, сообщил первый инопланетянин. — Заготовители мы. Вторчермет, слыхал? С планом вот у нас туговато, — сокрушенно добавил он. — Всякая, прости господи, дрянь попадается. Не-ет, сезон теперь не тот для заготовок. Нету больших экспедиций! Кой-как это насобирали, — он топнул ногой, обутой в исполинский башмак скафандра высшей защиты, по металлолому, из которого состояла сфера (
— Ловко вы нас к себе притянули, — решил подольститься я. — Мы и мигнуть не успели…
— А как же, — сказал заготовитель с важностью. — Аппаратура. Силовое, понимаешь ты, поле!
— Извините, а нельзя ли вашей аппаратурой тово… отправить нас обратно?
— Отчего нельзя, — равнодушно согласился заготовитель. — С нашим удовольствием. Айн момент!
Он скрылся в люке и через полминуты мы ощутили сильнейший толчок. «Драндулет» оторвался от поверхности, закружился, как перышко, и, подталкиваемый вторчерметовским силовым полем, понесся сквозь просторы Галактики.
Вслед нам, уже по радиосвязи, донеслось зычное:
— Будь здоров, не кашляй!
Что наш автоматический переводчик тотчас и перевел: «Остерегайтесь простудных заболеваний!»
Все хорошее быстро кончается.
Какое-то время наш корабль, подстегнутый силовым полем, летел, как камень из рогатки. Постепенно движение его начало ослабевать. Вторчерметовская планера давно скрылась из вида. Звезды на смотровом экране понемногу замедляли ход, пока не остановились вовсе. Начался дрейф.
Не скажу, чтобы я был особенно раздосадован. В конце концов именно к чему-то подобному я и стремился. Тишина, не прерываемая даже гулом двигателя, полное (
Вообще удивительно, почему подчиненные до сих пор не догадались создать свою, глубоко законспирированную тайную организацию по борьбе с начальством? Идея просто носится в воздухе. Объединиться и совместными усилиями сражаться с начальниками-дураками, начальниками-тиранами, начальниками… да мало ли всяких разновидностей у этой немногочисленной, но грозной категории рода людского. Здесь можно было бы разрабатывать планы борьбы, делиться выстраданными идеями, находить приют и отдохновение в среде своих усталых измученных братьев…
Нет, решительно непонятно, какая причина может помешать созданию такого объединения. Пожалуй, лишь одна… В глубине души каждый подчиненный считает себя на голову умнее своего начальника и надеется в конце-то концов сесть на его место! Если я не прав, если я в корне заблуждаюсь на сей счет, — что ж, значит такое объединение скоро появится. Только я что-то сомневаюсь…
Итак, я наслаждался покоем, читал книжки, найденные в углу неработающей душевой, раздумывал над статьей — отдыхал, одним словом. Беспокоило, правда, однообразное питание, ну да от недостатков не свободно полностью ничто на белом свете. (
Информатор отвел мне небольшую уютную каюту, бывшую реакторную. После переоборудования корабля с ядерного на вечный двигатель местечко это пустовало. Вполне приличную раскладушку я обнаружил под бывшим реактором, приспособленным теперь под камеру для всякого хлама.
Длинными вечерами я смотрел на звезды, размышлял о жизни и развлекался тем, что допытывался у робота, отчего он такой трусишка. Робот страшно сердился и кричал, что характер в него вложили такие люди, как я, поэтому нечего валить с больной головы на здоровую!
Шел шестой или седьмой день путешествия. Как обычно, я лежал на раскладушке и дочитывал очередной том сочинений Панкреатидова (
«— Ты спас меня, незнакомец! — вскричала она, прижимая руки к высокой груди под мохнатым свитером. — Как звать тебя? Ответь мне, как звать тебя, молю!..»
— А кстати, как звать тебя? — обратился я к роботу. — Ей-богу, странно. Неделю вместе живем, а все: «робот» да «робот». Невежливо как-то. Ответь, незнакомец, молю.
Робот не отвечал. Скорее всего, он раздумывал, не кроется ли здесь подвох.
— Обидчивые какие роботы пошли, — заметил я как бы вскользь. — Я желаю познакомиться, все честь по чести, а он увиливает. Где же обходительность, столь свойственная лучшим представителям стального племени?.. Так как же тебя зовут, мм? Не тушуйся, будь откровенен, дружок. Доверься мне, я никому не скажу.
Робот помалкивал.
— Ага, понимаю, — не унимался я. — Ты стесняешься своего слишком лирического имени — тонкого и