лапки, вымазанные желтой пыльцой.

Тут я обнаружил и другое направление полетов, которое вначале пропустил. Большое количество работниц опускалось почти вертикально, к темной листве молчаливой рощи прямо подо мной, а когда они возвращались, на них не было пыльцы. Значит, это водоносы! Я дал сигнал Салли, указав на основание утеса: на этот раз наши роли поменялись из-за расположения и наклона солнечных лучей. Немного погодя она помахала, давая знать, что заметила их, и я начал трудный спуск на равнину.

Она показала мне опускающихся с утеса в рощу пчел, но в тени утеса они исчезали, прежде чем мы могли заметить их цель внутри рощи. Тридцать минут мы следили за ними, потом сдались и начали поиски наудачу.

К полудню я готов был поклясться, что никакой поверхностной воды здесь нет. Мы с Салли сидели, прислонясь спинами к стволу могучего дерева моба-хоба, дикой японской мушмуллы; легенды утвердают, что древние люди принесли с собой это дерево со своей родины. Мы смотрели друг на друга в отчаянии.

– Еще один пустой номер! – Пот покрывал лоб и виски Салли, темная прядь волос прилипла к коже. Я пальцем мягко убрал ее за ухо.

– Это где-то здесь. Все равно найдем, – заверил я ее, но сам такой уверенности не чувствовал. – Должно быть здесь. Просто должно быть.

Она хотела ответить, но я прижал палец к губам, призывая ее к молчанию. Я заметил движение за последним деревом в роще. Мы смотрели, как стадо зеленых мартышек галопом пересекло открытое место, задрав хвосты в воздух. Добравшись до деревьев, они с комическим облегчением взобрались на ближайший ствол. Их маленькие черные лица с беспокойством поворачивались из густой зеленой листвы, но мы сидели неподвижно, и они нас не заметили.

Теперь они уверенно двинулись по верхушкам деревьев к утесу, впереди большие самцы, за ними матери с детьми, цеплявшимися снизу, а затем толпа полувзрослых обезьянок.

Они добрались до вершины гигантского дикого фигового дерева, корни которого вросли в вертикальную стену утеса из красного камня и чьи широкие зеленые ветви расстилались в пятидесяти футах над поверхностью, – и тут обезьяны начали исчезать.

Это было удивительное зрелище: шестьдесят обезьян на ветвях дерева, потом их число быстро сокращается, и все они исчезают. Не осталось ни одной.

– Что с ними случилось? – прошептала Салли. – Поднялись по откосу?

– Нет, не думаю, – я с торжествующей улыбкой повернулся к ней. – Мне кажется, я нашел, Сал. Думаю, что это так, но давай дождемся возвращения обезьян.

Двадцать минут спустя обезьяны снова начали неожиданно появляться на ветвях дикого инжира. Неторопливо все стадо двинулось вдоль утеса, и мы подождали, пока они не ушли, прежде чем подниматься самим.

Толстые перевившиеся корни дикого инжира образовывали лестницу из разной величины ступеней, которая вела к тому месту, где ствол появлялся из скалы. Мы поднялись по этой лестнице и начали осматривать ствол, обходя его, всматриваясь под нависающие ветви. Ствол гигантский, не менее тридцати футов в окружности, распющенный и деформированный контактом с неровной стеной из красного камня. И даже теперь мы могли бы не заметить, если бы не отполированная гладкая тропа, ведущая прямо в скалу, – тропа, проложенная копытами, ступнями, лапами за тысячи лет. Тропа проходила между толстым желтым стволом дикой фиги и стеной скалы. Точно так же часто вход в пещеру находится за водопадом и скрывается стеной падающей воды: ствол дерева заслонял вход.

Мы с Салли всматривались в темное углубление за стволом, потом посмотрели друг на друга. Глаза ее горели, на щеках вспыхнули розовые пятна.

– Да! – прошептала она, и я кивнул, не в силахговорить.

– Пошли! – Она взяла меня за руку, и мы вошли.

Отверстие представляло собой длинную вертикальную щель в стене, откуда-то сверху падал свет. Глядя вверх, я заметил, что стены отполированы лапами поколений обезьян, приходивших сюда.

Мы спускались по проходу, стены уходили вверх на двадцать футов, соединяясь вверху под углом. Тут же стало ясно, что мы не первые люди, пришедшие сюда. Гладкие ровные красные стены были покрыты множеством великолепных бушменских наскальных росписей. Я никогда не видел таких прекрасных и хорошо сохранившихся росписей.

– Бен! О Бен! Ты только посмотри! – Одна из специальностей Салли – искусство бушменов. – Это настоящая сокровищница. О, ты удивительный мудрый человек! – Глаза ее горели, как фонари.

– Пошли! – потянул я ее за руку. На это у нас будет много времени.

Мы медленно двинулись по узкому проходу, который постепенно опускался на протяжении добрых ста футов. Крыша вверху становилась все выше, пока совсем не потерялась в полумгле. Мы слышали, как в темных углублениях вверху прохода пищат летучие мыши.

– Впереди свет, – сказал я, и мы оказались в большом помещении, круглом, примерно в триста футов в диаметре; стены поднимались вверх на двести футов. Как внутренние поверхности конуса, они сужались к маленькому отверстию высоко вверху, в котором виднелось безоблачное голубое небо.

Я сразу понял, что это интрузия известняка в красный песчаник и что все в целом – типичная карстовая воронка, очень похожая на Сонный Бассейн в Синойе в Родезии.

Здесь тоже в дне пещеры был бассейн. Вода кристально чистая, очевидно, очень глубокая, бледно- зеленоватая, примерно в сто пятьдесят футов в поперечнике; поверхность воды зеркально гладкая и спокойная.

Мы с Салли стояли и смотрели на этот бассейн. Красота огромной пещеры парализовала нас. В маленькое отверстие на высоте в двести футов солнечные лучи струились, как свет сильного прожектора, ударяясь о блестящие стены и освещая всю пещеру призрачным отраженным светом.

Стены пещеры на высоту до пятнадцати футов и больше тоже были украшены замечательными бушменскими росписями. В некоторых местах вода, просачивающаяся сквозь камень, уничтожила грациозные фигуры и рисунки, но по большей части все было в прекрасной сохранности. Нам с Салли предстояло не менее двух лет работать в этом удивительном месте.

Она медленно отняла у меня руку и подошла к краю изумрудного бассейна. Я оставался у выхода из туннеля, глядя на нее с восхищением, а она наклонилась и стала вглядываться в неподвижную воду.

Потом выпрямилась и медленно, неторопливо начала раздеваться. Остановилась, обнаженная, на краю бассейна, и кожа у нее была бледная и прозрачная, как ивестняковые утесы. Тело ее, несмотря на свою велчину и силу, по изяществу линий и текстуре напомнило мне старинные китайские статуэтки из слоновой кости.

Как жрица какой-то древней языческой религии, встала она на самом краю и подняла руки. Со странной атавистической дрожью этот жест вызвал в моем сознании древний забытый ритуал. Что-то таилось глубоко во мне, рвалось наружу, может быть, благословение или заклинание.

Потом она нырнула, длинный грациозный изгиб белого тела и летящие темные волосы. Коснулась воды и ушла вглубь. Ее прекрасная фигура ясно видна была в глубине, потом она начала медленно подниматься и вынырнула на поверхность. Длинные черные волосы облепили шею и плечи, она подняла стройную руку и поманила меня.

Я чуть не заплакал от облегчения. Я вдруг понял, что не надеялся на ее возвращение из этих загадочных зеленых глубин. Подошел к краю бассейна, чтобы помочь ей выбраться из воды.

Потом мы обошли всю окружность пещеры и весь проход, ошеломленные изобилием рисунков и гравировки. Лицо Салли сияло от восторга и удивления.

– Не менее двух тысяч лет покрывались эти стены рисунками, Бен. Это, должно быть, очень святое место для маленьких желтых людей.

Мы не успели обойти и половины пещеры, как свет начал тускнеть и в проходе было холодно и страшно, когда мы ощупью пробирались наружу. Только тут я понял, что весь день мы не ели.

Пока Салли подогревала жаркое из мяса антилопы-нильгау с луком, я вызвал по радио Питера Ларкина и обрадовался, услышав, что два грузовика благополучно достигли Мауна. Я попросил Ларкина отправить сообщение Лорену. «Передайте ему, что мы обнаружили интересные наскальные росписи и станемся здесь на неопределенное время».