формы, все вздохнули послышались вздохи облегчения и поздравления зрителей.

Используя наковальню из бурого железняка и набор специальных молотов, Зингала сковал львиную лапу с пятью массивными железными когтями. Он отшлифовал ее, обточил и отполировал, потом снова нагрел и закалил в крови леопарда и жире бегемота.

Один из искусных кожевников сшил гнездо из зеленой шкуры слона и подогнал его под обрубок правой руки Манатасси. Железная лапа была прикреплена к гнезду, и когда ее пристегнули к руке Манатасси, у него появилась ужасная искусственная конечность.

Кани, верховный правитель венди и тщеславный сводный брат Манатасси, лежал с женщиной, когда львиная лапа разбила его череп. Девушка под ним закричала от страха и потеряла сознание.

У Сондалы, короля бутелези, много подданных, множество скота, мало пастбищ и еще меньше воды, чтобы благополучно прожить со своим народом и скотом сезон засухи.

Это маленький жилистый человек, с быстрыми нервными глазами и постоянной улыбкой. Из племен по большой реке он располагался севернее всех и был стиснут между сильными племенами венди, с одной стороны, и длиннобородыми, смуглолицыми дравами в белой одежде. Он находился в отчаянном положении и был готов выслушать любые предложения.

Он сидел у огня, улыбался и бросал быстрые взгляды на гигантскую богоподобную фигуру напротив, на этого короля с изуродованным лицом, птичьими ногами и железной рукой.

– У тебя двенадцать отрядов, в каждом по две тысячи человек, – говорил ему Манатасси. – У тебя пять цветников девушек, в каждом по пять тысяч. И еще у тебя 127 000 голов скота: быков, коров и телят.

Сондала улыбнулся и беспокойно заерзал, удивленный осведомленностью разведки короля венди.

– Где ты найдешь еды, травы и воды для такого количества? – спросил Манатасси, а Сондала улыбнулся, продолжая слушать.

– Я дам тебе пастбища и землю. Дам тебе землю, богатую плодами и травой, землю, по которой твои люди будут идти десять поколений и не дойдут до края.

– Чего ты хочешь от меня? – прошептал наконец Сондала, все еще улыбаясь и быстро мигая.

– Передай мне твои отряды. Моей руке нужно твое копье, мне нужен твой щит.

– А если я откажусь? – спросил Сондала.

– Тогда я тебя убью, – сказал Манатасси. – И заберу твои отряды, и пять цветников девушек, и все 127 000 голов скота, кроме тех десяти, которых принесу в жертву на твоей могиле, чтобы оказать уважение твоему духу, – Манатасси тоже улыбнулся, и так ужасна была улыбка этого изуродованного лица, что собственная улыбка Сондалы застыла.

– Я твой пес, – хрипло сказал он и склонился перед Манатасси. – Приказывай.

– У меня есть лишь один приказ, – негромко ответил Манатасси. – Повинуйся!

За первый год Манатасси заключил договоры с винго, сатасси и бей. Он нанес сокрушительное поражение ксота в одной-единственной битве, применив такую революционную и безжалостную тактику, что король ксота, его жены, принцы и весь двор были захвачены через двадцать минут после начала битвы. Вместо того, чтобы перебить мужчин и захватить женщин и скот, как поступали обычно, Манатасси приказал удавить короля и всю его семью, потом собрал побежденные войска, не разоруженные, под началом прежних командиров, и принял от них клятву верности. Они произнесли эту клятву громовым голосом, от которого, казалось, дрожат листья на деревьях и скалы до самого основания.

На второй год, после сезона дождей, Манатасси двинулся на запад, до самого пустынного берега, на котором вечно ревет холодный зеленый прибой. Он победил в четырех больших сражениях, удавил четырех королей, с двумя другими заключил договор и добавил к своей армии почти сто тысяч воинов.

Те, кто был близок к большому черному зверю, знали, что он редко спит. Казалось, какая-то внутренняя сила увлекает его и не дает отдыхать или наслаждаться. Он ел, не чувствуя вкуса пищи, с таким видом, с каким человек бросает полено в огонь, просто чтобы поддержать его. Он никогда не смеялся и улыбался, только когда дело завершалось к его удовлетворению. Он грубо и жестоко пользовался женщинами, оставляя их дрожащими и плачущими, и среди мужчин у него не было друзей.

Только однажды его офицеры видели у него проявление человеческих эмоций. Они стояли на высокой желтой дюне на западном краю земли. Манатасси стоял в отдалении, одетый в королевскую леопардовую мантию, с синими перьями цапли на голове, развевавшимися на холодном ветру с моря.

Неожиданно один из офицеров громко вскрикнул и указал на зеленые воды. По серебряному морю, как призрачный корабль в тумане, скользила одна из галер Опета. Попутный ветер раздувал ее единственный квадратный парус, ряды весел ритмично двигались, она в тишине плыла на север, в своем долгом пути к порту Кадис.

Снова офицер вскрикнул, и все посмотрели на короля. Лицо его все покрылось потом, челюсти были сжаты, зубы скрипели, скрежет получался как от трения камень о камень. Глаза его безумно горели, тело дрожало и тряслось от ненависти.

Офицер подбежал к нему на помощь, думая, что он заболел трясущейся лихорадкой. Он коснулся руки короля.

– Высокорожденный, – начал он, Но Манатасси в страшном гневе повернулся к нему и ударил своей железной лапой, оторвав половину лица.

– Вот! – закричал он указывая железной лапой на исчезающую галеру. – Вот ваш враг! Хорошо запомните его.

Каждый день приносил новые волнения, тайные радости и затеи – и счастье. Казалось, не прошло пяти лет с тех пор, как Хай и Танит стали любовниками: так быстро пролетело время. Но все же это было так, потому что приближался очередной праздник Плодородия Земли.

Танит громко рассмеялась, вспоминая, как совратила Хая, и решила повторить представление во время предстоящего праздника. Айна прошамкала вопрос, глядя на Танит из глубины своего капюшона.

– Чему ты смеешься, дитя?

– Я смеюсь, потому что счастлива, старая мать.

– О, как хорошо быть молодой! Ты не знаешь, каково это – состариться. – Айна начала один из своих монологов, и Танит провела ее через суматоху гавани, мимо низких таверн и насмешливых уличных девок туда, где в причале начинались каменные ступени. Она протанцевала по лестнице и легко прыгнула на палубу маленького парусника, привязанного к одному из железных колец причала.

Хай, в грубой одежде рыбака, с красным шарфом на голове, вышел из крошечной каюты слишком поздно, чтобы помочь ей подняться на палубу.

– Ты опоздала.

– За такую дерзость я накажу тебя, как только это будет безопасно, – предупредила Танит.

– Жду с нетерпением, – улыбнулся Хай и помог старой Айне подняться на борт, а Танит тем временем побежала вперед отдавать концы.

Хай сидел на корме, держа рулевое весло, а Танит сидела рядом с ним, так близко, как можно сидеть не касаясь. Она сбросила плащ, на ней было легкое хлопковое платье, перевязанное толстой золотой цепочкой – подарок Хая в день именин.

Ветер дул по траверзу, они держались круто к ветру, плывя мимо островов, и ветер бросал им в лицо брызги, а вода казалась холодной в теплых лучах солнца. Хай провел кораблик точно через почти невидимый проход в тростниках, и они оказались в спокойной защищенной лагуне, чья поверхность была покрыта темно-зелеными зарослями водяных лилий и усеяна голубыми и золотыми звездами их цветов. В спокойных водах плавали птицы, ныряли и взлетали в воздух.

Здесь ветра не было, и Хай достал длинный шест и, стоя на корме, толкал шестом судно через лагуну к пляжу из ослепительно-белого песка. Бредя по колено в воде, он вытащил корабль на берег.

Из куска полотна Хай соорудил убежище среди полированных черных камней на берегу, помог Айне перебраться через песок и усадил ее в укрытии.

– Чаша вина, старая мать? – соблазнительно предложил он.

– Ты слишком добр, святейшество.

Они оставили Айну, спокойно похрапывающую в тени, и пошли по берегу. Хай расстелил под пальмами плащ, они сбросили одежду и лежали, разговаривая, смеясь и любя друг друга.

Потом вместе выкупались в чистой теплой озерной воде, и когда они лежали на отмели и маленькие