Я будто бы понять не мог. 'Так сколько ж вас теперь на свете? Двоих Господь на небо взял?' Она при том же все ответе: — Нас семеро! — Я спорить стал; Но речи тратил с ней напрасно, Она стояла на своем, И ей казалось очень ясно, Что жить нельзя не всемером!
Ребенок простодушный, чей Так легок каждый вдох, В ком жизнь струится, как ручей, Что знать о смерти мог? Я встретил девочку, идя Дорогой полевой. 'Мне восемь', — молвило дитя С кудрявой головой. Одежда жалкая на ней И диковатый вид. Но милый взгляд ее очей Был кроток и открыт. 'А сколько братьев и сестер В твоей семье, мой свет?' Бросая удивленный взор, 'Нас семь', — дала ответ. 'И где ж они?' — 'Ушли от нас В далекий Конвей двое, И двое на море сейчас. А всех нас семь со мною. За нашей церковью в тени Лежат сестренка с братом. И с мамой мы теперь одни В сторожке с ними рядом'. 'Дитя мое, как может вас Быть семеро с тобою, Коль двое на море сейчас И на чужбине двое?' 'Нас семь, — ответ ее был прост, — Сестра моя и брат, Едва войдешь ты на погост — Под деревом лежат'. 'Ты здесь резвишься, ангел мой, А им вовек не встать. Коль двое спят в земле сырой, То вас осталось пять'. 'В цветах живых могилы их. Шагов двенадцать к ним От двери в дом, где мы живем И их покой храним. Я часто там чулки вяжу, Себе одежку шью. И на земле близ них сижу, И песни им пою. А ясной летнею порой, По светлым вечерам Беру я мисочку с собой И ужинаю там. Сначала Джейн ушла от нас. Стонала день и ночь. Господь ее от боли спас, Как стало ей невмочь. Мы там играли — я и Джон, Где камень гробовой Над нею вырос, окружен
