Во вторник он купил другой,                       Купил две шубы он к субботе,                       Но не согрелся ни в одной.                       Не греет мех, не греют шубы,                       Ему все так же холодно;                       Стучат, стучат о зубы зубы,                       Как в бурю ветхое окно.                       С тех пор он вянет в юном цвете:                       На нем проклятия печать,                       И сколько б ни жил он на свете,                       Он не согреется опять.                       Он говорить ни с кем не хочет,                       Он всех дичится, весь ослаб,                       И вечно сам с собой бормочет:                       'Бедняжка Гарри-Гилль озяб'.                       И, головой поникнув к груди,                       Стучит зубами целый век. —                       Порою вспомните, о люди!                       О Гарри-Гилль и Гуди-Блэк.

НАС СЕМЕРО[114]

                       Ребенку так легко дышать на свете!                        Он жизни полон, — и зачем ему                        О смерти знать? Нет, мысли эти                        Несродны детскому уму.                        Иду, — мне девочка навстречу.                        Семь лет ей, по ее словам.                        Дивлюсь густым ее кудрям,                        Волнами вьющимся на плечи!                        Простые сельские черты,                        И странность дикая наряда,                        И глазки, чудо красоты, —                        Все в этой девочке отрада.                        'Вас сколько братцев и сестер?'                        — Нас семь, — она мне отвечает                        И робко любопытный взор                        На незнакомца подымает.                        'Благословенная семья…                        И вместе все, душа моя?'                        — На кораблях ушли куда-то,                        Да двое нас в земле лежат;                        А подле них, вон там в избушке,                        Мы с маменькой…                        Я слушать рад!                        'Так двое за морем, вострушка,                        Да двое в городе живут,                        И стало вас не семь, а меней?'                        — Нет, семь, ведь брат с сестрицей тут,                        В земле, под купою ясеней.                        'Ты, друг мой, споришь мне на смех!                        Двоих уж вы похоронили;                        Вас было семь, когда те жили,                        Теперь не пятеро ли всех?'                        — Их видно, барин, где они зарыты:                        Могилки свежей зеленью покрыты.                        За хижиной шагов пяток назад, —                        Там! — оба рядышком лежат.                        И я хожу туда вязать чулочек,                        Для куклы шить или рубить платочек.                        На травке сидя, как в раю,                        Для них я песенки пою;                        А закатится солнце красно                        И на дворе тепло и ясно,                        Я часто ужин свой беру, —                        Хоть маменьке не по нутру, —                        Иду опять к могилкам в гости                        И ужинаю на погосте…                        Сестрица прежде умерла:                        В постельке охала, стонала;                        Бог сжалился, — и перестала,                        И молча в гробик свой сошла.                        На кладбище ее зарыли.                        Все лето с братцем мы ходили                        К ней над могилкою играть;                        Вот стал и снег уж выпадать,                        Уж началися и катанья, —                        Брат захворал — и, без страданья,                        Он рядышком с сестрицей лег…
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату