Застилает взгляд очей Быстролетной страстью кровь, Долговечней и прочней Настоящая любовь, — Это нить в руках у прях В час, как овцы спят в горах.
THE HAUNTED TREE
Those silver clouds collected round the sun His mid-day warmth abate not, seeming less To overshade than multiply his beams By soft reflection — grateful to the sky, To rocks, fields, woods. Nor doth our human sense Ask, for its pleasure, screen or canopy More ample than the time-dismantled Oak Spreads o'er this tuft of heath, which now, attired In the whole fulness of its bloom, affords Couch beautiful as e'er for earthly use Was fashioned; whether, by the hand of Art, That eastern Sultan, amid flowers enwrought On silken tissue, might diffuse his limbs In languor; or, by Nature, for repose Of panting Wood-nymph, wearied with the chase. О Lady! fairer in thy Poet's sight Than fairest spiritual creature of the groves, Approach; — and, thus invited, crown with rest The noon-tide hour though truly some there are Whose footsteps superstitiously avoid This venerable Tree; for, when the wind Blows keenly, it sends forth a creaking sound (Above the general roar of woods and crags) Distinctly heard from far — a doleful note! As if (so Grecian shepherds would have deemed) The Hamadryad, pent within, bewailed Some bitter wrong. Nor is it unbelieved, By ruder fancy, that a troubled ghost Haunts the old trunk; lamenting deeds of which The flowery ground is conscious. But no wind Sweeps now along this elevated ridge; Not even a zephyr stirs; — the obnoxious Tree Is mute; and, in his silence, would look down, О lovely Wanderer of the trackless hills, On thy reclining form with more delight Than his coevals in the sheltered vale Seem to participate, the while they view Their own far-stretching arms and leafy heads Vividly pictured in some glassy pool, That, for a brief space, checks the hurrying stream!
Покровом серебристым облака Чуть затянули солнце, но не в силах Смягчить его лучей, и зной полдневный Потоком отраженным льется с неба На скалы, рощи и луга. Пожалуй, В такую пору не найти приюта Отрадней, чем под этим старым дубом, Раскинувшим широко тень своих Ветвей столетних над ковром душистым, Разостланным здесь вереском цветущим. Наверное, не знал роскошней ложа И сам султан, лежащий на подушках Среди цветов, отдавшись неге сонной. Сама природа выткала его Для отдыха усталых нимф-охотниц. И ты, которая для глаз моих Прекрасней всех, живущих в этих рощах И гениев и духов, неужели Ты не придешь, чтоб отдохнуть здесь тоже В полдневный час. Я знаю, говорят, Что к дубу подходить небезопасно, Что он, когда в лесу порывы ветра Ревут, шумят, — он тоже громко стонет И скорбный звук несется с ураганом. Когда б пастух аркадский это слышал, Сказал бы он, что бедная дриада Обречена оплакивать свой жребий, Ее навек связавший с этим дубом. Поверье есть иное, будто духи Недобрые слетаются сюда И вспоминают жалобой и стоном О тех делах, которым был свидетель Один цветущий вереск. Но теперь Спокойно все, не шелестят вершины, И воздух тих, не колыхнется. Нем
