кесарей. Элий Аристид превозносил успехи римского градостроения и горделиво утверждал, что «все берега и внутренние территории усеяны городами». Но, как пишет Гонсалес, в момент откровения и прозрения Иоанна, находившегося в заключении на острове Патмос, апостол увидел другой город, новый Иерусалим, по сравнению с которым блестящий Рим казался просто ничтожным. В грядущем городе нет слез и смерти, его врата никогда не закрываются, и туда может прийти всякий, из любого племени, колена и языка. Это видение было радикальной критикой Рима — да и любого другого города, построенного на алчности и насилии, где за внешним лоском успеха и процветания скрывается неприглядная изнанка городского существования. Но если видение Иоанна было непосредственным вызовом тогдашнему Риму, то сегодня оно остается не менее серьезным вызовом для самодостаточных пригородных церквей:

«В той же мере, в какой видение Иоанна было вызовом тогдашнему Риму, оно бросает вызов и нашим городам — городам, где великолепие куполов и небоскребов возвышается над мостами, под которыми ютятся бездомные; городам, где смерть гуляет по ночным улицам, где дети живут в страхе, а самые распространенные видения — это галлюцинации наркоманов и алкоголиков. Более того, если видение Иоанна было истинным и великий город любви и мира действительно является верным образом для описания Божьего будущего для человечества, какие выводы должны сделать из этого те из нас, кто решил, что единственный способ жить мирной жизнью — это бросить город со всеми его грехами и несчастьями и создать свои собственные маленькие 'новые Иерусалимы', где мы, отделившись от всех остальных, можем жить в мире и покое, пока горят наши города?» [80]

Получается, что библейская история, на основании которой написана эта книга, оставляет нам лишь две возможные альтернативы: либо пригородные христиане, «узревшие Господа», вслед за нашими учениками вернутся из Эммауса в город, чтобы рассказать об увиденном в столичном метрополисе, либо — если те же самые христиане останутся в комфортабельной изоляции, сознательно закрыв глаза на городскую реальность, — мы должны будем заключить, что на самом деле они так и не увидели Господа [81]

Когда двое учеников шли по ночной дороге назад в город, каким представлялось им будущее последователей Иисуса? В предыдущих абзацах и главах я не скупился на слова вроде «трансформация» и «обновление» и сейчас не собираюсь сам себе противоречить, но, пожалуй, нам было бы неплохо вспомнить тот конкретный контекст, в котором находились наши ученики, и абстрагироваться от событий, произошедших намного позднее, чтобы не приписывать тексту того, чего в нем нет.

Когда наши двое путников возвращаются в город (мы не знаем, как именно им удалось пробраться внутрь), горя желанием рассказать всем о своей невероятной встрече с Иисусом, их ошарашивают неожиданной вестью: нечто подобное уже произошло и в Иерусалиме, с Симоном Петром. Ученикам, вернувшимся из Эммауса, уже не нужно было убеждать «некоторых из наших» в подлинности своего переживания, поскольку эти «некоторые» встретили их словами о том, что «Господь истинно воскрес и явился Симону». Таким образом, рассказ о событиях в Эммаусе уже не был главной новостью часа, но лишь подтвердил то, что знали уже все. Христос опередил наших путников: откровение о воскресении Христа не может оставаться личным опытом отдельных людей, но дается всему сообществу верующих, чтобы они свидетельствовали о нем сообща.

Из повествования ясно, что на тот момент апостолы и другие ученики Иисуса решили поселиться в Иерусалиме. В контексте нашего разговора особенно важно отметить, что из последнего предложения Евангелия от Луки отчетливо видно, как именно они представляли себе будущее: «И пребывали всегда в храме, прославляя и благословляя Бога» (Лк. 24:53). Это напоминание о том, что перед нами — евреи, последовавшие за Мессией Иисусом, и хотя они прекрасно понимают всю громадность того, чему стали свидетелями, более глобальные последствия воскресения Христа по отношению к доктрине и практике их веры пока остаются для них неясными. У любого мощного взрыва всегда есть немедленные и страшные последствия, но чтобы полностью понять и оценить всю масштабность разрушений и того, к чему они привели, могут понадобиться годы и даже целые поколения. Так и здесь: когда наши путники вернулись в Иерусалим, они довольно слабо представляли, что ждет их впереди.

Вообще, Лука, написавший и Евангелие, носящее теперь его имя, и его продолжение, известное под названием «Деяния святых апостолов», очень четко дает нам понять, что сначала ученики плохо понимали природу революции, произведенной воскресшим Христом, и даже сопротивлялись, когда до них начала доходить вся значимость произошедшего переворота. Например, когда Христос является им в последний раз, они спрашивают его: «Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?» (Деян. i:6). По всей видимости, они продолжают мыслить в рамках унаследованной ими системы категорий и считают, что воскресение Иисуса необходимо вписать в уже существующую религиозную структуру. Так что, в конечном итоге, возвращение в Иерусалим может стать для них возвращением в прошлое.

После события, известного нам как День Пятидесятницы, ученики продолжали ежедневно встречаться в храме, и формат их учения и поклонения мало отличался от привычного и традиционного. На данный момент они представляли собой группу, партию — или, если хотите, секту — внутри иудаизма, отличавшуюся исповеданием Иисуса как обетованного Мессии и радикально эгалитарным образом жизни. Их сообщество вызывало восхищение других евреев, видевших в движении последователей Иисуса социальную модель, в которой воплощались этические нормы, провозглашенные израильскими пророками. Ученики — совершенно намеренно и сознательно — демонстрировали Израилю новую социальную модель. И если бы израильский народ, пораженный этим примером любви и жертвенной заботы друг о друге, обратился к Иисусу, признав его Мессией, то он стал бы тем, чем должен был быть с самого начала — светом для всех народов мира, и поток язычников-прозелитов, как и предсказывали пророки, наводнил бы собой всю землю.

Но ничего подобного не случилось! Божье будущее оказалось непредсказуемым и потребовало серьезного разрыва с прошлым. Бог, воскресивший Иисуса из мертвых, начал действовать в мире совершенно неожиданными и порой довольно странными методами. С одной стороны, это не должно было никого удивлять, потому что в истории Израиля уже были прецеденты — ключевые, поворотные моменты, когда Бог неожиданными, совершенно невероятными способами разрушал привычные понятия и традиции. Например, в один из таких важных переходных моментов в Израиле раздался голос пророка: «Прежнее можете не вспоминать, можете не думать о прошлом», потому что то, «новое», что вознамерился сделать Бог, разрушит все привычные представления и о Нем Самом, и о Его путях и способах действовать в мире (Ис. 43П8-19 [82]). Вот и сейчас ученики лишь постепенно и с немалым трудом начали осознавать всю степень новизны задуманного Богом будущего — будущего, которое поразит и встревожит всех хранителей существующих традиций.

Как неимоверно трудно было ученикам по-настоящему понять и принять Божье новое, видно из рассказа в Деяниях апостолов. Лука дает нам понять, как медленно и постепенно доходила до христиан мысль о том, что перемены, привнесенные в мир Христом, были куда более радикально новыми и революционными, чем представлялось в самом начале. Кульминацией этого процесса стал момент, когда апостол Петр, которому неожиданно открылся универсальный, вселенский характер его собственной веры в Иисуса как Господа, после неимоверной борьбы с самим собой наконец сдался и честно признался перед язычниками, что ему потребовалось очень много времени, чтобы узнать и признать задуманное Богом будущее: «Вот теперь я действительно понял, что у Бога нет пристрастий… Он принимает всякого, кто чтит Его и делает добрые дела, из какого бы народа он ни был» (Деян. 10:34–35, «Радостная весть»).

Однако и этим все не закончилось. Сопротивление новому можно увидеть на всех этапах истории раннего христианского движения, и эхо изначального взрыва, произошедшего в Иерусалиме, отзывается даже на страницах Книги Откровение в самом конце Нового Завета. По словам Хусто Гонсалеса, когда апостолу Иоанну на Патмосе было велено «опять пророчествовать о народах и племенах, и языках и царях многих» (Откр. 10:11) — причем сам Иоанн признается, что от такого призыва ему «горько стало во чреве», — ему предстояло бросить вызов этноцентричности тогдашних церквей, являя им видение межнационального, многокультурного сообщества, которое Бог намеревался сотворить во Христе.