Матери, поклонился до холодного каменного пола, не спеша вышел из церкви.
Протопал по одной улице, по другой, оглядываясь, как советовал Афанасьев. Будто никто следом не идет. Свернул в переулок, вошел во двор деревянного одноэтажного домика, трижды постучал в дверь. Она открылась. Кто-то невидимый в темноте взял Матвея за руку, провел по темному коридорчику.
– Сюда, – сказал он, открыв дверь в освещенную керосиновой лампой комнату, а сам исчез, прикрыв за собой дверь.
Матвей огляделся и невольно попятился: за столом сидели два немецких офицера. Смотрели на него. Улыбались.
Допятился до двери, но тут один из офицеров голосом мичмана Вакуленчука сказал:
– Своих не узнаешь? Загордился?
– Подходи, Матвей Егорович, – пригласил другой голосом лейтенанта Кирсанова.
Вгляделся – они: Вакуленчук и Кирсанов. Рассмеялся:
– Натуральные хрицы!
Подошел поближе, еще раз вгляделся, и только тогда достал из кармана пакет, положил на стол.
– Получайте, господа хрицы, подарочек дорогой.
– Ну и молодец вы, Матвей Егорович! – похвалил Вакуленчук, развертывая пакет. В нем – документы. Большинство на немецком языке. На обороте топографической карты, отображавшей оперативную обстановку на участке армии фон Хорна, пометка по-русски: 'Особой важности, немедленно вручить по назначению'. Такие же пометки имелись на многих других документах. В пакете была вчетверо сложенная записка. В ней сообщалось, что гестапо и полиции удалось уничтожить комиссара разведгруппы Белецкого и четверых разведчиков: Ляшкевича, Корецкого, Субача, Остапенко. В бою с разведчиками погибло двадцать немецких солдат и двенадцать полицейских. В знак особых заслуг перед фашистами предатель Петренко награжден медалью и ему передается под личную ответственность находящаяся в тюрьме медсестра Зина. В воскресенье вечером Зину доставят на квартиру Петренко. Возможно, на церемониале передачи будут присутствовать и чины из гестапо. В конце записки сообщался адрес и прилагался план квартиры Петренко.
Отобрав документы особой важности, Вакуленчук аккуратно свернул их, обвязал тряпочкой и передал дедушке Матвею.
– Как можно быстрее доберитесь в отряд и вручите их капитану Афанасьеву или майору Млынскому. Только им.
– Можете не сумлеваться, Матвей сделает, что нужно.
Дед натянул поглубже заячью шапку, подошел к двери, оглянулся, хитро подмигнув, спросил:
– А вас когда ожидать?
– После выполнения задания, – ответил Вакуленчук. – Да, чуть не забыл! Майору скажите, что его Володька в надежных руках.
Ему нужны отдых и лечение.
Вечером в квартиру Петренко, не торопясь, вошли два офицера. Расфранченный, слегка пьяный Петренко сидел за богато сервированным столом. Он ожидал, когда полицейские привезут Зиночку. Увидев офицеров, обрадовался, выскочил из-за стола навстречу.
– Вы на свадьбу? Благодарю за высокую честь! Очень рад! Присаживайтесь, пожалуйста! Невесту сейчас привезут!..
– Да. Мы пришель тебе на свадьбу, – подтвердил коренастый офицер, подходя к жениху. Вытащил нож и вонзил его в горло Петренко. – Сволочь! Предатель! – добавил он, оттаскивая вместе с товарищем труп в другую комнату.
Сели за стол. Стали закусывать.
Вскоре к дому подкатила грузовая машина. Два рослых полицая ввели Зиночку.
– Хайль Гитлер! Доставлена благополучно!
Вместо ответа офицеры выдернули из кобур пистолеты.
– Хенде хох!
Коренастый офицер обезоружил полицаев, связал руки и ноги, вставил в рот кляп, за ноги оттащил в соседнюю комнату, положил рядом с трупом Петренко.
Офицер с усиками, улыбаясь, показал Зиночке на дверь.
Он очень напоминал кого-то из знакомых, но кого именно Зиночка не могла вспомнить.
Офицер легонечко подтолкнул ее к двери. Перед домом стояла легковая машина. Коренастый офицер услужливо распахнул дверцу, сказал: 'Битте!' – и сам сел рядом. Немец с усиками дал газ, и машина, набирая скорость, понеслась по улице. За городом свернула на проселочную дорогу, к лесу.
Немец с усиками резко затормозил.
– Выходите, Зиночка! – сказал коренастый офицер. – Неужели не узнала? Вакуленчук я.
– А я Кирсанов, – представился немец с усиками.
– Милые вы мои!..
– Кончать с эмоциями! – строго сказал Вакуленчук. – Уходить надо!
Шли всю ночь. Зиночка рассказала о своих злоключениях, расспрашивала о Мишутке, об отряде.
Пришли утром усталые, голодные.
– Тетя Зина вернулась! – закричал Мишутка и что есть сил бросился к ней.
– Сынок мой! – целовала его Зиночка. – Вот мы и опять вместе. А папа здоров?..
О дерзкой операции партизан обергруппенфюрер Занге узнал утром. Отпивая маленькими глотками черный кофе, он наблюдал за мрачным лицом Отто Кранца. Потом сказал:
– Смотрите, коллега, как бы этот Млынский вас не стащил…
25
Прокопченко и Дьяков днем укрывались в лесных зарослях или на заброшенных колхозных фермах – скот немцы вывезли в Германию. Ночью, обходя населенные пункты, до предела забитые войсками, продвигались к Черному лесу. Где-то там Афанасьев с товарищами.
Совершенно обессиленные, они подошли на рассвете к старенькой избе, стоявшей на краю села. Окоченевшие пальцы не слушались, и стук в закрытое ставнями окно получился слабый, словно мышиный шорох. В избе что-то упало. Старушечий голос тягуче спросил:
– Кто там?
– Свои, – хрипло отозвался Прокопченко.
– Чего спать не даете? – недовольно спросила старуха, но дверь открыла.
– Нам, бабушка, малость отогреться, и мы уйдем, – попытался успокоить ее Дьяков.
– Куда вы уйдете? Уже рассветает! – даже рассердилась старуха. – Или неведомо, что кругом фашист? – Подняла крышку люка подвала, сбросила туда старое одеяло, потертый полушубок, почти приказала: – Спускайтесь. В подвале сухо. Можно и поспать. Вот наварю картошки, тогда разбужу.
– Спасибо, бабушка, – поблагодарил Прокопченко, закрывая за собой крышку.
При свете карманного фонарика Прокопченко развернул рацию и обнаружил, что кончилось питание.
– Дело – табак! – сокрушенно сказал Дьяков. – Без рации мы как без рук.
– А она без питания – одна канитель.
– Твоя правда. Пользы никакой, а захватят с ней – секир башка.
Решили опасное хозяйство спрятать в подвале. Ножами вырыли в углу подвала яму, обвернули в
