Стоявшие на тротуаре люди закричали:
– Доколе можно терпеть такое?
Неожиданно над конвоиром взметнулась дубина и с треском опустилась на его голову.
– Бей их, гадов! – закричали из толпы.
И началось.
Арестованные и многие из горожан, стоявших на тротуаре, вцепились в конвоиров. Послышались стрельба, лай собак, крик, топот.
– Тикай с пацаном, чего стоишь! – бросил Анне Сергеевне один из узников.
Млынская схватила Володьку за руку, протиснулась на тротуар и во всю мочь побежала вперед, успев заметить, что следом за ней семенит какой-то старичок. Он тяжело дышал, задыхался, но старался не отстать. Навстречу бежали полицейские. Анна Сергеевна подняла Володьку, перебросила через невысокий глухой дощатый забор, крикнув:
– Беги, сынок!
Автоматная очередь наповал сразила ее.
Она уже не слышала, как Володька кричал: 'Мамочка, мамочка!', не видела, как старичок юркнул в калитку, которую она не заметила, пробежала, схватил Володьку за руку и потащил в глубь двора, оказавшегося проходным.
– Только ента молчи, внучок, а то немец услышит – и каюк нам с тобой…
С улицы доносился гул машин и треск мотоциклов. Это Отто Кранц, узнав о нападении на конвой, бросил отряд СС и полицию на поиск разбежавшихся арестованных, освобожденных, по его твердому мнению, партизанами.
Эсэсовцы и полицаи прочесывали квартал за кварталом, начались повальные обыски, аресты. Подозрительных хватали и на машинах доставляли в тюрьму.
Ночью, на тюремном дворе, всех расстреляли.
Утром в гестапо пожаловала комиссия из Берлина. Возглавлял ее обергруппенфюрер Занге…
Петренко направил во все села, прилегающие к лесу, агентов. Самого надежного, 'Злого', доказавшего преданность тем, что он выдал нескольких коммунистов и комсомольцев, затем повешенных на городской площади, проинструктировал лично и послал в Зеленый Гай: по данным гестапо, там дважды появлялся русский радист.
– Не сомневайтесь, господин начальник, – сказал 'Злой', пересчитывая немецкие марки. – У меня с большевиками особый счет: раскулачили, в Сибирь выслали, хозяйства крепкого лишили. Кровью они заплатят мне!
– Расписку давай, что деньги получил.
На рассвете 'Злой' оделся победнее, взял моток веревки и с десятилетней дочерью Ириной пришел в лес. Просматривал участок за участком, для маскировки собирал сушняк, складывал его в кучки.
Время перевалило за полдень, а никаких следов не обнаруживалось.
– Папа, что там горит? – спросила Ирина, показав в сторону замеченного ею серо-сизого дымка, цеплявшегося за деревья.
'Злой' обрадовался, словно клад нашел.
– Цыц! Сиди тут и – ни гу-гу!
Осторожно, по-воровски, стал подбираться к тому месту, откуда поднимался дым.
Ельник расступился, и на небольшой поляне 'Злой' увидел землянки, прижавшиеся к косогору, возле которых на срубленном дереве сидели несколько человек в штатской одежде.
'Злой' спрятался за елью, внимательно стал рассматривать. Он не заметил, как возле него появился молодой человек с автоматом.
– Что здесь делаешь, отец?
'Злой' вздрогнул от неожиданности, довольно спокойно ответил:
– Собираем с дочкой дрова.
– Что-то я не вижу твоей дочери?
– Как же ее можно увидеть, ежели она в ельнике поджидает меня. Доверия нет, пойдем покажу дочь мою, Иринку.
– Пойдем.
Когда увидел мелькнувшую вдали фигурку девочки, сказал:
– Забирай свои дрова и уматывай отсюда. О нашей встрече никому ни слова. Понял?
– Как не понять? Чай, не ребенок.
Растянул веревку на земле, положил на нее несколько охапок сушняка, связал крепко ношу, подбросил слегка на спине.
Выйдя из леса, 'Злой' скинул на землю сушняк, вытянул из-под него веревку, скрутил.
– Папа, а зачем дрова бросил?
– Не твоего ума дело! Быстрее, быстрей!..
В деревне Зеленый Гай зашел к родственнику, попросил лошадь.
– Занедужил что-то. В больницу бы мне. А Иринка пусть подождет.
Коня не щадил, хлестал упругой хворостиной. На взмыленной лошади подкатил к городской полиции.
– За такие сведения, – восхитился Петренко, – получишь тонну пшеницы. Тридцать пудов сегодня, остальные потом, когда схватим разведчиков.
Петренко ликовал. Пусть знает гестапо, что он слов на ветер не бросает. Не пошел – побежал к Отто Кранцу.
Отто Кранц ночью поднял по тревоге батальон СС, отряд городской полиции. Операцию по ликвидации наконец-то обнаруженной разведывательной группы русских решил возглавить сам.
Под покровом ночи эсэсовцы и полицаи вошли в лес, блокировали выходы из лесного квадрата, где, по заверению 'Злого', находится лагерь разведчиков. На рассвете стали подкрадываться к поляне. Отто Кранц предпочел не рисковать – держался сзади.
Расступился ельник, открылась поляна, землянки. Все так, как описал 'Злой'.
Но почему никого нет?..
Отто Кранц приказал залечь, выждать.
А по ту сторону небольшой поляны прижались к земле пять человек: комиссар Белецкий, разведчики Ляшкевич, Корецкий и помощники разведчиков Субач и Остапенко, комсомольцы из близлежащего села.
Разведчик не скрыл от комиссара, что вблизи лагеря был какой-то старик, собиравший, по его словам, с дочкой сушняк. Видел разведчик и дочку. А вот спросить старика, кто он такой, откуда, не догадался, и теперь ругает себя. Отругал его за беспечность и Белецкий. Всей группой искали старика и не нашли.
Почуяв беду, Белецкий приказал Прокопченко и Дьякову немедленно уходить с рацией, чтобы спасти ее во что бы то ни стало, а сам с остальными остался собрать нехитрое хозяйство разведывательной группы, заминировать лагерь.
Никто не предполагал, что беда навалится так быстро. Они успели сделать все. Вот только уйти не успели. Все понимали, что лагерь, конечно, окружен.
На поляне по-прежнему никто не появлялся. Из землянок никто не выходил.
– Огонь! – скомандовал Кранц.
Эсэсовцы и полицаи открыли стрельбу по землянкам.
Никто не отвечал.
Решив, что лагерь оставлен, Отто Кранц приказал полицаям осмотреть землянки, а эсэсовцам прочесать лес вокруг поляны. Сам же предпочел остаться на месте, подумав: 'В этом русском лесу каждый
