Все в жизни имеет две стороны: внутреннюю и внешнюю. Есть две разных истории. Вокруг Амброзии: мрамор, тишина, сияющий золотом алтарь, полутьма, свечи, выгравированные на полу испанские имена, большая мраморная Мадонна, стоящая склонив голову на высоком постаменте; Гленард трогает ее в неестественной тишине. Но внутри — бешеное сердцебиение, миллионы напряженных мышц, которые всеми силами сопротивляются образованию, идущему от Гленарда, сопротивляются липким пальцам, мнущим ее грудь под тонким ситцем, сжимающим ее соски, уже набухшие от молока — молока, которое не предназначено для такого грубого рта. Ей казалось, что она все еще бежит по Кинг-стрит. Но на самом деле она застыла. Окаменела, превратилась в такую же статую, как Мадонна.

А потом мир начал сотрясаться. Изнутри — отошли воды. Снаружи — потрескался пол. Дальняя стена обвалилась, стекла полопались, а Мадонна слетела с постамента, как падающий в обморок ангел. Амброзия поспешила прочь, но успела дойти только до исповедальни, когда еще один мощный толчок сбил ее с ног, и она увидела Гленарда: он лежал придавленный статуей, зубы разбросаны по полу, штаны по-прежнему спущены. А земля продолжала сотрясаться. Пошла еще трещина. И еще. Колонны попадали, рухнула крыша. В любой другой день кто-нибудь прибежал бы на крики Амброзии, крики, сопровождавшие схватки. Но в тот день в Кингстоне наступил конец света. Кричали все.

Если бы это была сказка, тут и появился бы прекрасный принц — капитан Дарэм. Кстати, из него вышел бы отличный прекрасный принц: красивый, высокий, сильный, он хочет ей помочь, он любит ее (по- своему, как Англия любит Индию, Африку и Ирландию — странной любовью, которая заставляет издеваться над любимым). Все правильно, но, наверно, виновато место действия. Наверно, у сказки, разыгрывающейся на украденной земле, не может быть счастливого конца.

На следующий день, когда Дарэм вернулся, остров был разрушен, две тысячи человек мертвы, в горах полыхали пожары, часть Кингстона отделилась и ушла под воду, всюду царили голод и страх, земля поглотила целые кварталы. Но не это напугало его, а то, что он, может быть, никогда больше не увидит ее. Теперь он понял, что такое любовь. Потерянный и одинокий, он стоял среди толпы, в которой из тысячи черных лиц не узнавал ни одного. Единственным белым пятном, кроме него самого, был памятник королеве Виктории — во время землетрясения он понемногу поворачивался, пока Виктория не оказалась спиной к народу. Так оно и было. Не у англичан, а у американцев нашлось достаточно сил, чтобы оказать незамедлительную помощь — три военных корабля с продуктами уже шли с Кубы, петляя вдоль берегов. Как любой англичанин, Дарэм считал себя лично оскорбленным всякий раз, когда американцы делали удачный ход, поднимавший престиж нации. Даже сейчас, когда эта земля проявила такую непокорность, Дарэм считает, что она принадлежит ему, а значит, он вправе решать, помогать ей или нет. Английское образование позволяет ему презрительно поглядывать на двух американских солдат, находящихся на острове незаконно (все бумаги на въезд оформляются через Дарэма и его начальников). Солдаты стоят возле консульства и с наглым видом жуют табак. Странно ощущать такое бессилие — понимать, что есть страна, располагающая большими возможностями для спасения этого острова, чем Англия. Странно смотреть на море эбонитовых тел и не находить той, которую любишь, той, которая принадлежит тебе. Дарэм стоит среди толпы и выкрикивает имена из списка избранных — кучки лакеев, дворецких и горничных, которых англичане отвезут на Кубу, где эти ямайцы смогут пожить, пока не прекратятся пожары. Если бы он знал ее фамилию, то обязательно бы ее выкрикнул. Но за все время учебы он так и не узнал ее фамилию. Просто ни разу не удосужился спросить.

Однако не за эту оплошность капитан Дарэм остался в легендах рода Боуденов как «никчемный дурак». Он быстро разузнал, где Амброзия. Он выловил из толпы двоюродную сестру Амброзии, маленькую Марлин, и послал ее с запиской в церковь, где, как говорили, видели Амброзию, поющую вместе со Свидетелями и возносящую хвалы Господу за пришедший День Страшного суда. Марлин понеслась со всех ног, а Дарэм, считая, что сделал все необходимое, неторопливо пошел к «Королевскому дому» — резиденции правителя Ямайки сэра Джеймса Суиттенхема. Он попросил сделать исключение для Амброзии — «образованной негритянки», на которой он хочет жениться. Она не такая, как другие. Ее надо пустить вместе с ним на следующий корабль.

Но когда управляешь не своей землей, разучаешься делать исключения. Суиттенхем сказал, что на кораблях нет места ни для черных шлюх, ни для рогатого скота. Дарэм вышел из себя и решил отомстить: он обвинял Суиттенхема в том, что тот уже не способен распоряжаться на острове и доказательство тому — прибытие американских кораблей. А прежде чем хлопнуть дверью, он упомянул о двух американских солдатах — наглецах, незаконно прибывших на британскую землю.

— Разве ребенка выплескивают вместе с водой, — вопрошал красный, как рак, Дарэм, прибегая к религии собственников, которой он был наделен по праву рождения. — Разве это уже не наша земля? Неужели нашу власть могут уничтожить несколько подземных толчков?

Все остальное — ужасная история. Суиттенхем приказал американским кораблям немедленно вернуться на Кубу, а Марлин принесла Дарэму ответ Амброзии. Одну строчку; выдранную из книги Иова: Я обрету свои знания издалека[81] (Гортензия хранит Библию, из которой вырваны эти слова, и уверяет, что с тех пор женщины из рода Боуденов получают наставления только от Бога и ни от кого больше). Марлин вручила Дарэму этот приговор, а сама убежала к своим родителям, слабым и раненым, которые, как и тысячи других, на последнем издыхании ждали, когда придут корабли. Она спешила принести им благую весть: Амброзия сказала: «Скоро».

— Скоро придут корабли? — переспросила Марлин, и Амброзия закивала, хотя на самом деле была погружена в молитву и не слышала вопроса.

— Скоро, — повторила она, имея в виду слова из Апокалипсиса: «се, гряду скоро», которым ее обучили, каждый по-своему, Дарэм, Гленард и миссис Брентон. Пламя, трескающаяся под ногами земля, страшный грохот не пускали эти слова из головы.

— Скоро, — сказала она Марлин, которая свято уверовала в ее правоту.

Английское образование — штука опасная.