— В машине. Твердит, что видел утром слесарей. Варили-паяли, тянули шланг.

— Зайди в жакт, проверь.

— А как же, будет сделано.

— Черного потом тряхани. Не это, так что другое вылезет.

— Понял.

— Волнореза не трожь, поберегись. Я сам.

— Слушаюсь.

— Давай, шуруй наверх, заканчивай.

— Есть.

'Есть', — с тоской подумал Де-Двоенко, передразнивая преданного, блеклого Дудина. Тот снова скрылся в подъезде. Что есть-то? Ну, пускай пройдется. Прихватит пару-другую обезьян, и вся любовь.

Он злобно оскалился — предварительно оглянувшись: не видит ли кто. Мерзавцы, канальи… Кто так делает? Новостей насмотрелись — не могли ножом, в переулке! «Слесаря», надо же! Изжарить. Сослать недоумков на марсово поле чудес, спалить их на вечном, холодном огне… Этот идиот, конечно, сходит в жакт, узнает, что слесарей никто не посылал, загорится… Ну, пусть ищет ветра в поле.

Де-Двоенко, мрачнее тучи, сел в машину. Оглянулся, презрительно посмотрел на Цогоева, маячившего за решеткой.

— Поехали в отдел, — велел он водителю.

…Тем временем Будтов, который горел и не сгорал без всякого холодного огня, грезившегося майору, осторожно приоткрыл дверь и высунулся. Сеточка позвякивала, суля капиталец. Десять минут — и Захария Фролыч сделается состоятельным человеком. Он станет единоличным и полноправным обладателем «льдинки».

Никто не заметил, как щуплый, порывистый в движениях субъект переходного возраста вышел на цыпочках из квартиры, выглянул на улицу. Милиция все еще здесь — это очень плохо, но дело безотлагательное, а Захария Фролыч, когда случалось у него безотлагательное дело, перемещался по воздуху — бесшумный и незаметный.

Он быстро вышел и, сливаясь с кустами акации, дворовыми скамейками и грязными панелями дома, шмыгнул за угол. Сердце стучало, щеки и горло пылали. На лбу выступил жирный пот. Удачно, Захария Фролыч, ничего не скажешь. Тонкое мастерство, высший пилотаж. Як-истребитель.

Будтов зашагал прочь, стараясь не звенеть пивными бутылками — светлыми. Принимать предпочитают, как известно, темные: зеленые и коричневые, а где принимают светлые, знал только Захария Фролыч. Ну, понятно, еще несколько сведущих людей знали тоже. Будтову, прорвавшемуся сквозь оцепление, хотелось петь, но он сдерживался, потому что не время пока.

Автомобиль вынырнул внезапно, из-за мусорных бачков. Будтов шел подворотнями и ничего такого не ждал.

Фары зажглись, сообщая, что система самонаведения запущена. Захария Фролыч, спасая посуду, вжался в желтую стену с такой силой, что даже чуть-чуть отпечатался на штукатурке.

Безумный «фиат» промчался мимо, чиркнув по впалому животу. Хрустнуло ломкое ребро, давно страдавшее от недостатка кальция и фосфора.

Взвизгнули тормоза, машина резко остановилась и стала разворачиваться.

Будтов бросился бежать. Ездят, гоняют…

Его носило дворами — простыми и проходными — пока не вынесло на шумную вечернюю улицу. Он, до судороги в пальцах сжимавший сеточку, оглянулся: пусто. «Фиат» исчез.

Подъехав к отделению и выйдя из машины, Де-Двоенко увидел, как в двери вводят поющую и бьющую в бубен харе-кришну, в количестве восьми человек.

— Зачем? — спросил он устало.

— Назойливое приставание к гражданам, — весело улыбнулся сержант. Обкурились!

'Что за болван, — подумал Де-Двоенко. — На ночь глядя, не было у бабы хлопот'.

— Кавказца закрой, — он, сутулясь, взбежал по ступеням и нырнул в здание. Не отвечая на оклики, взлетел наверх, к полковнику Андонову. Внизу тем временем потихоньку начиналась Индия.

Полковник, несмотря на поздний час, был на месте — иного Де-Двоенко и не ждал. Андонов, сняв китель, сидел за столом и пил грейпфрутовый сок. Перед ним лежал раскрытый на третьей странице роман, написанный в жанре киберпанка.

Увидев мрачное лицо Де-Двоенко, полковник расплылся в притворной улыбке.

— И в чем же дело? — спросил он вкрадчиво. Одновременно он стал подниматься из-за стола: длинный, поджарый, с прозябшим взглядом. Для улыбки лицо его оказалось слишком узким, так что рот, растянувшись, начисто отрезал подбородок, и нижняя челюсть двигалась, как у куклы, как будто кто-то внизу дергал ее за веревочку.

— Живой, — промямлил Де-Двоенко про то, что и так было ясно.

— Понимаю, — зловеще кивнул Андонов, огибая стол.

— Первый блин, товарищ полковник. Я хочу сказать, комом.

— Угу.

Начальник взял Де-Двоенко за дряблое горло. Клювовидный нос майора запрокинулся.

— Собака! Ты что — ребенок малый? Сложное задание? Обстановка помешала?

— Виноват.

— Мне какое дело, что ты виноват! — заорал Андонов, не боясь быть услышанным. Полковник орал всегда, это знала каждая собака. — Спросят-то с меня! Меня раком поставят!.. Почему бомба?

— Решали непосредственные исполнители, товарищ полковник…

— Ах, вон оно что! С какой же стати?

— У них рука набита, им виднее…

— А ты, ты на что?!

— Виноват, — повторил Де-Двоенко, задыхаясь. Кольцо костлявых пальцев сжималось. — Не проследил… положился…

— Но бомба-то, бомба?… Почему бомба, я тебя спрашиваю? Почему тогда не «Тополь-М»? Боевые газы?

— Исправим, товарищ полковник…

— Исправим!.. Вы бы еще со спутника прицелились! Хватило бы кривого ножа…

— Думали, наверно, замести следы…

— О, мой бог, — Андонов отпустил Де-Двоенко и взялся за виски. — Следы. Зачем их заметать? Кто их увидел бы, эти следы, если б у вас, пораженцев, все получилось?!.. Всем было бы до фонаря… Значит, заранее рассчитывали на провал! Вот оно! Заранее! А почему?

И полковник, вздохнув, вернулся к горлу.

— Переметнулись? — спросил он тихо, участливо — и тем более страшно. Продались? Я вас насквозь вижу! — снова закричал Андонов, грозя пальцем. Что молчишь?

Де-Двоенко глотал воздух, пытаясь всеми мускулами лица объяснить, почему он молчит.

— Лично вернешься и все доделаешь, мерзавец, — сказал полковник, яростно раздувая тонкие ноздри. — Срок — сутки. Нет — двенадцать часов. Или даже десять. Дьявол тебя оближи — ведь и часа достаточно! Ты мне ноги должен целовать…

Де-Двоенко поспешно задергался, намекая, что этот свой долг он готов исполнить безотлагательно. Отпущенный, он действительно повалился на колени и вытянул губы трубочкой, целясь в ботинок.

Андонов пнул его в щеку:

— Время, время!..

Де-Двоенко суетливо вскочил, быстро отряхнулся и попятился к выходу, но Андонов знаком приказал ему задержаться еще чуть-чуть.