надел на безымянный палец правой руки. Кольцо оказалось впору.

– Ты согласна стать моей женой? – севшим от волнения голосом спросил он.

– Да, – тихо ответила Кара, и слезы выступили у нее на глазах. – Да, я согласна! Но они не позволят!

– Позволят, – твердо сказал Дюк. – Я добьюсь. Землю переверну, но добьюсь!

– Я верю тебе, – улыбнулась Кара.

А потом он ушел. Кара вышла на крыльцо проводить его. Было холодно и пусто, как будто в мире больше никого и ничего не существовало. Дюк скрылся за черной стеной деревьев. И тогда Кара снова увидела свечение. Оно исходило из самого сердца лесной чащи.

– Теперь ничего плохого не случится, – прошептала она, закрывая дверь. – Теперь Дюк со мной рядом, теперь все будет хорошо. Он скоро позвонит…

Но он не позвонил… Ни в этот день, ни на следующий, ни через неделю. Никогда…

«Тот-кто-знает. Тот-кто-знает», – стучало в мозгу в такт поскрипыванию кресла-качалки. Я положила раскрытую тетрадь на грудь, откинулась на спинку и прикрыла глаза. Горло сдавил спазм.

«Когда ты прочтешь дневник Врублевской, ты все поймешь», – сказал Монахов. Я прочла. Но могла и не читать. Иррациональное чувство «дежавю», как будто это было спонтанное возвращение в мою собственную прошлую жизнь…

«Все, что мы видим и чем кажемся, есть только сон во сне».

Так, может быть, я сплю? Я нащупала кулон и сжала его в кулаке. Сначала я ощутила чье-то присутствие, а потом перед мысленным взором возникло лицо, ничем не примечательное и совершенно незнакомое. Стертое лицо… Я отчетливо видела низкий лоб, бесцветные глаза, длинный нос и тонкие, растянутые в ухмылке губы. А еще родимое пятно, пауком расползающееся по шее.

Я в ужасе открыла глаза и вскочила с кресла. Затекшая спина отозвалась липкой болью. Тетрадь с глухим стуком упала на дощатый пол.

Боже, что со мной? Я схожу с ума?

Я тряхнула головой и потерла спину. Подошла к «клетчатому» окну и распахнула его. На улице поднялся сильный ветер, и заметно потемнело. Странно, потому что время было не позднее. Я посмотрела на часы: 8.50.

По тропинке, гулко стуча каблуками, торопливо шла Гала. Она придерживала руками подол длинного переливающегося платья. На плечах поблескивала серебристая накидка.

Черт, я совершенно забыла о вечеринке.

Я вздохнула, закрыла окно и вышла на крыльцо навстречу Гале.

– Ну где же вы, Сашенька? Уже почти девять.

– Я думала, что все отменяется. Из-за Лизы. Кстати, как она?

– Благодаря вам, лучше. Она поправится.

– Отличная новость. – Я поежилась и засунула руки в карманы шорт. Мне стало холодно.

– Спасибо, – сказала Гала и всхлипнула. Мне показалось, что в ее словах, впервые со дня нашего знакомства, прозвучала нотка искренности. – Ну так что? Гости уже собрались.

– Ох, право, не знаю…

– Ну прошу вас, Сашенька. Ненадолго, хоть на часок…

– Ладно, уговорили.

– Как это мило.

Я вытянула ключи из замочной скважины.

– Постойте! – воскликнула Гала. – Вы что, хотите идти прямо так?

– Ну да.

– А нет ли у вас, простите, чего-нибудь понаряднее?

Я на секунду задумалась, а потом вспомнила о платье Врублевской. Почему бы и нет?

– Если форма одежды – принципиальный вопрос, то мне понадобится какое-то время.

– Только поторопитесь, – кивнула Гала. – Мы планируем начать фейерверк, пока дождь не хлынул.

Она махнула рукой в сторону надвигающейся тучи, плотнее закуталась в серебристую накидку и устремилась к своему дому. А из-за сирени шагнул Монахов. Он сделал вид, что только что подошел, но я поняла, что он стоял за кустом давно. Просто ждал, пока уйдет Гала.

– Вот, – он указал на уже знакомый мне чудо-чемоданчик, который держал под мышкой, – хочу выключатель починить, пока не стемнело.

– Вперед, – я распахнула перед ним дверь.

Щиток с пробками оказался под лестницей. Единственное место, где я не догадалась посмотреть. Пока я ставила чайник, Монахов отключил электричество, соединил изолентой обрезанные провода и прикрутил на место крышку. На все про все у него ушло десять минут.

Я разлила чай по чашкам, взяла свою и села на диван.

– Лиза поправится, – сказала я, обхватив горячую чашку руками.

– Это хорошо.

– Гала так счастлива. Можно подумать, что Лиза ее родная дочь.

– Так она же ее с пеленок воспитала.

– В смысле?

– Гала работала няней у Беккеров, Раиса ее устроила. Лет пять, наверно, пока замуж за Горелова не вышла.

Теперь мне, наконец, многое стало ясно. Недомолвки Норы, трогательное отношение Галы к Лизе, ее неприязнь к Раисе. По своей сути она так и осталась прислугой.

– А как Даша? – спросила я.

– Она заснула. Врач сказал, что теперь все гораздо лучше. Травма причиняет боль, но со временем сознание освобождается. У нее уже начался этот процесс. Ну а ты? Прочла дневник?

– Прочла. Но так и не нашла ответа.

Монахов отхлебнул чаю и пристально посмотрел на меня:

– Кому принадлежит дом? Твоему мужу? – И после паузы: – Кириллу Шорохову?

– Что?! Но как ты… – Я почувствовала, как щеки заливает краска, и опустила голову.

– Я сразу узнал тебя на фотографии в журнале, хоть ты и отвернулась от фотокамеры. А потом вспомнил, как ты представилась мне – Александра Шорохова. Помнишь, у реки? Вот. Потом сопоставил факты. Тут ничего сложного. Правда, не могу понять, зачем ты это скрывала.

– Не хотела лишних разговоров.

– Это твое право.

Я приняла «позу эмбриона» – подтянула колени к подбородку и обняла их руками. Такая поза, по словам психиатра, приходившего ко мне в больницу, свидетельствовала о потаенных страхах, неуверенности в себе и боязни окружающего мира. Мне действительно хотелось спрятаться.

Монахов тем временем опустился на подлокотник дивана рядом со мной.

– Я не знал, кто купил дом. Сделка была анонимной, на этом настаивал будущий владелец. Это показалось мне необычным. В другой ситуации я бы не обратил на это внимания. Но тут все сложно.

– Почему?

– Видишь ли, я не собирался продавать этот дом. Но через год после смерти Врублевской и… Веры, меня стали одолевать агенты по недвижимости. Все время разные, но очень настойчивые. Цена постоянно повышалась, пока не достигла запредельных высот. Меня это насторожило. Зачем платить бешеные деньги за старый, разваливающийся дом? – Монахов замолчал и закурил сигарету. Покрутил ее пальцами и усмехнулся: – Удивительно, правда?

– Не знаю, – пожала я плечами. В ушах звучала интонация, с которой Олег произнес имя своей погибшей жены. «Он до сих пор любит ее», – подумала я, а вслух произнесла: – Мало ли какие у людей причуды.

– Вот именно. Я тоже так подумал и в конце концов согласился на продажу. И забыл об этом, до тех пор пока не увидел у тебя кулон.