том, что он был подготовлен к вступлению в более действенную, декабристскую организацию. Оболенский помог Кашкину осуществить созревшую мечту.

Руководство Северного общества декабристов озабочено было положением дел в Москве. В начале 1825 года приезжавший в первопрестольную Е.П. Оболенский созвал организационное совещание местных декабристов, на котором присутствовали Иван Пущин, Сергей Кашкин, Алексей Тучков, Михаил Нарышкин, Павел Колошин, Алексей Семенов и Константин Оболенский.[177] Совещание единогласно выбрало И.И. Пущина председателем, или презусом, Московской управы тайного общества, подчинявшейся руководству Северного союза. [178] Деятельным членом филиала был С.Н. Кашкин. Е.П. Оболенский, приезжая в Москву, всякий раз навещал Кашкина, переписывался с братом,[179] информировал его о делах и планах конспиративной организации. С каких идейных позиций освещал Оболенский внутреннюю жизнь Северного союза, можно предполагать, если учесть, что он принадлежал к рылеевскому центру и одно время солидаризировался с основными положениями республиканской программы П.И. Пестеля. По признанию самого Кашкина, он слышал от Оболенского еще в 1823 году “изъявление преступных мыслей”.[180] С.Н. Кашкйй постоянно находился в сфере действия пропаганды Е.П. Оболенского, был в курсе планов, дел и программно-тактических требований Северного общества.

С.Н. Кашкин играл заметную роль во многих ответственных начинаниях декабристов. Он знал о намерении Якубовича совершить покушение на жизнь Александра I. От Пущина получил конституцию Никиты Муравьева, привезенную последним в Москву в сентябре 1825 года. Едва ли следует пояснять, что не каждому члену Московской управы доверяли хранение такого ответственного политического документа, каким являлась конституция Н. Муравьева. Для этого нужно было принадлежать к руководящему ядру организации. Документ был передан не просто на хранение, но и для снятия с него копии, на что Сергей Николаевич дал свое согласие.[181]

За неделю до вооруженного выступления дворянских революционеров на Сенатской площади в Петербург приехал И.И. Пущин. Он моментально окунулся в водоворот событий, связанных с подготовкой к восстанию. Презус Московской управы участвовал в восстании 14 декабря и был одним из его руководителей.

Двумя днями ранее восстания декабристов И.И. Пущин написал письмо в Москву члену местного отделения тайного общества титулярному советнику Степану Михайловичу Семенову, служившему в канцелярии военного генерал-губернатора. “16 декабря повечеру” С.М. Семенов познакомил с содержанием письма С.Н. Кашкина. И.И. Пущин уведомлял своих товарищей по борьбе, “что уже несколько ночей проводит одетым, что войска вскоре выйдут на площадь, что будут требовать законного государя…”.[182]

Нужно полагать, что эта важная новость сообщалась С.Н. Кашкину, доверенному лицу И. Пущина и Е. Оболенского, не только с ведома, но и по совету автора письма. Делалось это с той целью, чтобы подтолкнуть москвичей к выступлению. Предполагалось, что в случае нерешительности москвичей и поражения восстания в Петербурге у получивших это письмо будет возможность уничтожить все улики и тем самым спрятать концы в воду, как, впрочем, и поступил С.Н. Кашкин.

Утром 16 декабря, еще до ознакомления с письмом И.И. Пущина, С.Н. Кашкин узнал “об ужасном происшествии” в Петербурге.[183] Он тотчас сжег текст конституции в камине, а следователям позднее объявил, что “по недосугу” даже не читал ее.[184]

С.Н. Кашкин принимал участие в собрании декабристов у А.А. Тучкова, на котором “было положено стараться уничтожить рабство крестьян” и обсуждалась поэма К.Ф. Рылеева “Войнаровский”. На очной ставке с Пущиным, который сделал это признание, Кашкин выбрал из двух зол меньшее: отрицая участие в обсуждении политических вопросов, удостоверил литературные рассуждения о поэме “Войнаровский”.[185] Было еще одно собрание декабристов-москвичей с участием С.Н. Кашкина на квартире титулярного советника И.Н. Горсткина. На нем порешили выпустить на волю в течение пяти лет всех дворовых людей.[186]

Прослужив год в Павловском полку, 24 сентября 1820 года Кашкин вышел в отставку в звании поручика. 3 ноября 1824 года поступил заседателем в первый департамент Московского надворного суда, получив вскоре гражданский чин губернского секретаря. Переход на гражданскую службу был вызван стремлением личным примером честной службы облагородить само учреждение и “внушить молодым людям желание служить в местах судебных, распространять добрые чувства и понятия и такой жизнью и примером сеять плоды для потомства”, — пояснял следователям Кашкин.[187]

Объяснение согласуется с уставными положениями Союза благоденствия, требовавшими от своих членов не чуждаться выборных и административных постов с тем, чтобы искоренять зло, лихоимство, на практике осуществлять провозглашенные программой организации (“Зеленой книгой”) принципы человеколюбия, правосудия и нравственности.

Почти на год раньше Сергея Николаевича, в декабре 1823 года, руководствуясь теми же побуждениями, сбросил мундир конно-гвардейского полка и перешел в Московский надворный суд судьей И.И. Пущин. Это делалось в пику привилегированному высшему обществу, предпочитавшему блестящие офицерские эполеты скромной деятельности на гражданском поприще. Передовые люди дворянского класса жадно искали новые эффективные формы служения Отечеству, надеялись и стремились бескорыстной службой в судебных органах принести больше пользы своему народу.

С.Н. Кашкин и И.И. Пущин служили вместе, часто встречались, обдумывали, как поставить преграды злоупотреблениям и произволу в судопроизводстве, о котором народ сложил поговорку: закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло.

С.Н. Кашкин прослужил в суде год. 8 января 1826 года его арестовали и доставили в Петербург. 11 января “в 4 часа пополудни” декабрист поступил в Петропавловскую крепость с личной запиской царя: “Присылаемого Кашкина содержать строго по усмотрению”.[188] Он был внесен в реестр под номером 71.

Из дел управления коменданта Петропавловской крепости видно, что Кашкину было предоставлено право переписки с родственниками, которым он пользовался.[189]

Сколько времени провел Сергей Николаевич в крепости? В ответах на этот вопрос есть разнобой. Путаницу вносит “Алфавит декабристов”, в котором сообщается, что 15 июля 1826 года постановлено продержать губернского секретаря в крепости еще четыре месяца, а затем выслать на службу в Архангельск.[190]

Внесем ясность, поставим все точки над i. 11 января 1826 года Кашкина посадили в крепость. Пять месяцев длилось следствие. “Высочайшее повеление” о наказании декабриста дополнительным четырехмесячным заключением последовало не 15 июля, а месяцем раньше.[191]

Наши расчеты подтверждает запись от 31 октября 1826 года, сделанная в журнале дежурного генерала по секретной части. В ней помечено, что 16 октября, по истечении четырехмесячного заключения, С.Н. Кашкин этапирован в Архангельск.[192] Этому не противоречит распоряжение начальника главного штаба коменданту Петропавловской крепости от 30 октября 1826 года прислать к нему Кашкина, ежели он еще не выбыл к месту ссылки. Оговорка в упомянутом распоряжении — свидетельство бездушного отношения царских сатрапов к жертвам деспотизма. Попросту говоря, замуровали человека в каземат — и из головы вон. Когда сочинялось это письмо, Кашкин был уже в Архангельске.

Итак, С.Н. Кашкин маялся в каземате столичной крепости в общей сложности свыше 9 месяцев — с 11 января по 15 октября 1826 года, после чего выбыл в бессрочную ссылку в Архангельск. Наказание строгое, точнее сказать — относительно строгое. Можно было ожидать худшего. Некоторой снисходительностью властей Кашкин обязан своим друзьям — Е. Оболенскому и И. Пущину, которые всячески выгораживали его на следствии,[193] в ряде случаев принимали вину на себя, а иногда отказывались от своих первичных показаний, если они могли повредить Кашкину (так было с И.И.