— И что потом?

— Приставил к моей голове и нажал курок.

Во взгляде Филиппа теперь светился стыд.

Он зашептал:

— Он смеялся надо мной, сказал, что барабан пуст. А потом зарядил один патрон и снова приставил к моей голове… и снова нажал курок, и еще раз, и еще…

Филипп вздрогнул, словно все еще вспоминал щелчок от удара курка. Он спрятал лицо в ладонях.

— Я чувствовал себя как животное, умоляющее не отнимать жизнь. Я бы сделал все, что угодно.

Он поднял глаза и устало выдохнул.

— А когда вы доставляли газеты, то почему выскочили перед моей машиной, а потом притормозили напротив моего дома?

— Он велел мне ждать, пока я не увижу вашу машину, а потом я должен был выехать так, чтобы вы увидели меня в лицо. Я сам не знаю зачем. Я просто сделал то, что он велел.

— А он знал, где я живу?

— Думаю, да.

— Но он не объяснил, зачем я ему, не говорил ли о моей дочери?

— Нет, он ничего мне не объяснил.

— А что случилось после того, как вы уехали от моего дома?

— Он завязал мне глаза, заклеил рот и связал руки. А потом поднес что-то к моему носу и заставил вдохнуть.

— И вы отключились?

Филипп кивнул.

— Думаю, я пролежал в машине долгое время, а потом он затащил меня обратно в квартиру.

— А он не упоминал имена Брим, Суини или Финли?

— Нет.

— А имя Лэйси?

Филипп покачал головой. Я достала из бумажника дочкину фотографию и протянула ему.

— Вы когда-нибудь ее видели?

Он долго-долго рассматривал снимок и уже начал передавать его мне обратно…

— Подождите.

Мое сердце замерло, пока он снова пристально всматривался в снимок.

— По телевизору, на конкурсе красоты. Это она?

Я взяла фотографию и сунула ее обратно в бумажник. Здесь больше ловить нечего.

— Сейчас придет художник, чтобы составить портрет Габриеля. Скажите ему все, что можете, и как можно более подробно, насколько вспомните.

Я встала со стула и пошла к двери.

— Это ваша дочь? — спросил Филипп мне вслед.

Я остановилась и обернулась. Его присутствие практически не чувствовалось в комнате. Да, неправильно, когда человек рождается, чтобы в итоге сидеть обвешанным динамитом, как елка игрушками. После этого жизнь кардинально меняется. И все его грезы о рок-н-ролле, которые он привез с собой через половину земного шара, превратились теперь в слабые воспоминания. У этого человека отняли все, кроме его собственной тени, хотя даже она едва различима. У него были ввалившиеся уставшие глаза, как у привидения.

— Да, — ответила я.

— Он похитил ее?

— Может, и не он, но кто-то похитил.

— Она у вас очень хорошенькая. Мне жаль.

— Если вы вспомните еще что-то, о чем я не спрашивала, куда он ходил, что говорил, все, что угодно, даже мелочи.

Филипп кивнул:

— Он сказал, что скоро все о нем узнают и… будут его бояться.

Я вышла из комнаты для допросов, прислонилась к двери и закрыла глаза на несколько секунд. Когда я их открыла, передо мной стоял Гаррисон.

— Ты все слышал?

Он кивнул.

— Габриель.

— Или он думает, то архангел Божий, выполняющий работу Господа, или же выбрал себе псевдоним по названию гор Сан-Габриел.

— Возможно, тут что-то еще.

— Что?

— На иврите Гавриил значит «крепость Божья», — сказал Гаррисон.

Он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом отвел взгляд, словно извиняясь за свои слова. Я оглядела участок. За каждым столом сидел детектив или офицер полиции и разговаривал по телефону. Гул отдельных голосов перемешивался, казалось, что этот гомон высасывает весь кислород из помещения.

— Пришли художника, — попросила я.

— Он скоро будет.

— А что у нас еще есть?

— Мы проверили одежду, оставленную в квартире, она принадлежит человеку выше ста восьмидесяти пяти сантиметров. На пять или даже семь сантиметров выше Филиппа. Никаких документов нет, как он и сказал, все унесено. Мы объявили в розыск его автомобиль.

— Отпечатки?

— Только частичные, на коробках с одеждой. Но это пока что, осмотр места преступления все еще продолжается. Бомба тоже никаких зацепок не дает. Взрывчатое вещество промышленное, ничего экзотического, отследить практически невозможно. Всю электронику можно купить в обычном хозяйственном магазине. Преступник очень осторожен.

— То есть опять ничего.

— Ну, имя и описание — это уже что-то.

Я покачала головой.

Неважно. Данных на него нигде не будет. Ни фотографий, ни отпечатков пальцев, ни документов из школы, где он учился. И какие бы безумные планы ни вынашивал Габриель, по каким бы то ни было причинам, будь то извращенная вера или политический фанатизм, они покрыты завесой тайны так же, как и его личность.

Я направилась к себе в кабинет, но Гаррисон за мной не пошел, и я встала как вкопанная. Случилось что-то еще. Я почувствовала это так же, как чувствуешь приближение шторма, и похолодела.

— Что?!

Он поморщился.

— Поступил звонок на ваш домашний номер, — сказал Гаррисон.

Внезапно я снова очутилась в коридоре дома Финли, и на меня стремительно летела дверь.

— И? — спросила я одними губами.

— Похитители выдвинули свои требования в обмен на освобождение Лэйси.

Мои колени подкосились. Тяжеленная дверь снова ударила меня по лицу.

Голос на пленке был лишен эмоций. Таким тоном можно было бы зачитывать список покупок — не забудьте купить молоко, хлеб, овсяные хлопья, кока-колу, салат латук, — а не требовать выкуп в обмен на