дальнейшей судьбы стажирующихся офицеров. Автономный химический клозет Эпторпа стоял на углу спортивной площадки, вне какого-либо помещения, но хорошо замаскированный между ветвистым вязом и большим катком. Здесь, никем в течение трех дней не тревожимый, Эпторп пользовался безоговорочным правом собственности на свой «гром-бокс».

Бригадир возвратился из Лондона в подозрительно хорошем настроении. Он побывал в магазине игрушек и приобрел в нем стаканчики-сюрпризы. Когда их поднесешь ко рту, они становятся дырявыми, и все содержимое выливается на подбородок пьющего. Перед обедом бригадир незаметно расставил стаканчики на столах, чтобы подшутить над офицерами. После обеда все довольно долго играли в лото. Когда бригадир выкликнул последний номер, он обратился ко всем офицерам.

— Джентльмены, — сказал он, — все, кроме начальника штаба и меня, с завтрашнего дня находятся в отпуске. Мы снова встретимся в полевом лагере, расположенном в одной из долин южной части Шотландии, где будет вполне достаточно места, чтобы применить на практике приобретенные здесь знания. Подробности вашего перебазирования и устройства на новом месте будут указаны в документах на доске объявлений сразу же, как только их подготовит начальник штаба. Обратите особое внимание на пункт, в котором разъясняется, что количество личных вещей офицера ограничивается определенными пределами, установленными военным министерством. Рекомендации этого пункта подлежат неукоснительному выполнению. Вот, кажется, и все, что я хотел сказать, так ведь, начальник штаба? Впрочем, нет, подождите, есть еще одно дело. Вы все сейчас одеты не по форме. С сегодняшнего дня вам присвоен новый чин. Прежде чем уехать отсюда, всем необходимо приколоть на погоны по второй звездочке.

В этот вечер в комнатах стажирующихся офицеров то и дело слышалась сочиненная Ленардом песенка:

— Послушай-ка, — обратился Гай к Эпторпу, — твои личные вещи наверняка выйдут за пределы дозволенного количества.

— Я знаю, старина. Меня это очень беспокоит.

— А главное — куда девать твой «гром-бокс»?

— Я найду место для него. Какое-нибудь совершенно безопасное место. Тайник или надежное хранилище. Надо спрятать его где-нибудь так, чтобы быть в полной уверенности, что он будет лежать на месте до моего возвращения после окончания войны.

Веселые звонкие голоса донеслись в комнату с надписью: «Штаб бригады», в которой трудились бригадир и начальник штаба.

— Эти голоса напомнили мне, — сказал бригадир, — что меня ждет еще одно дело вне стен этого дома.

Утром следующего дня, когда солнечный луч коснулся незашторенного окна в комнате «Пашендейль», Эпторп был уже на ногах и ножницами для ногтей прокалывал дырочки на погонах» для новых звездочек. Через несколько минут Эпторп стал лейтенантом. В это утро расставания Эпторп ничего не сказал и не сделал такого, что можно было бы отнести к категории имеющего важное значение. Последнее, действие Эпторпа перед тем, как выйти из комнаты, было сугубо дружественным: он предложил Гаю пару звездочек, которые достал из аккуратной кожаной коробки для запонок. Гай заметил при этом, что в коробочке много различных украшений, в том числе и короны для погон старшего офицерского состава. Затем, еще до того как Гай кончил бриться, Эпторп, одетый теперь по форме и со стальной каской под мышкой, вышел из комнаты и направился в угол спортивной площадки.

До угла площадки было не более фарлонга[20]. Минут через пять школьное здание Кут-эль-Амары задрожало от сильнейшего взрыва. В комнатах-спальнях раздалось несколько тревожных возгласов: «Воздушное нападение!», «Всем в укрытие!», «Надеть противогазы!».

Гай застегнул на себе ремень и поспешил на улицу — туда, где, как ему казалось, произошла катастрофа. Над спортплощадкой вились клубы дыма. Гай пересек площадку. Сначала никаких признаков Эпторпа видно не было. Затем Гай увидел его: прислонившись к вязу, с каской на голове, Эпторп рассеянно шарил по пуговицам на своих штанах и с ужасом взирал на разбросанные вокруг обломки.

— Послушай, Эпторп, ты не ранен?

— Кто это? Краучбек? Я не знаю. Я просто ничего не знаю, старина.

От автономного химического клозета остались только куча дымящихся деревянных обломков, медные краники и трубочки, разлетевшийся во все стороны розоватый химический порошок и большой осколок надтреснутого фарфора.

— Что случилось?

— Не знаю, старина. Только я уселся, как последовал ужасный взрыв… и я оказался на четвереньках вон там, на траве.

— Тебя ранило? — спросил Гай еще раз.

— Шоковое состояние, — ответил Эпторп. — Я ничего не чувствую.

Гай осмотрел обломки тщательнее. Что произошло, Гай ясно понял, вспомнив отдельные места из последней лекции бригадира.

Эпторп снял стальную каску, надел фуражку, одернул на себе форму, пощупал рукой плечи и убедился, что новые звездочки на месте. Он еще раз взглянул на все, что осталось от его «гром-бокса».

«Mot juste»[21], — подумал Гай.

Эпторп, казалось, был слишком ошеломлен, чтобы горевать о потере.

Гаю не пришли в голову никакие слова утешения.

— Давай-ка лучше пойдем завтракать.

Они молча повернулись и пошли к дому.

Эпторп шел по влажному игровому полю, шатаясь, неуверенно, устремив взгляд в невидимую точку впереди себя.

На ступеньках крыльца он остановился и оглянулся назад.

В произнесенном им надгробном слове было больше трагичности, чем горечи:

— Уничтожил!

На страстную неделю Гай собрался было поехать в Даунсайд, но затем передумал и отправился в Мэтчет. Отель «Морской берег» был все еще переполнен, но шума и оживления теперь уже не было. Администрация и обслуживающий персонал стали придерживаться очень простого правила: делать, меньше, чем они делали раньше, и получать за это значительно большую плату. В холле висела доска для объявлений. Если не считать, что объявления обычно начинались со слов: «Уважаемые гости, напоминаем вам…», «Уважаемые гости, просим вас…», «Уважаемые гости, сообщаем вам…», то они до смешного походили на военные приказы, и в каждом из них сообщалось о каком-нибудь небольшом сокращении удобств.

— Мне кажется, что здесь с каждым днем становится все хуже и хуже, — заметил Тиккеридж, ставший теперь подполковником.

— Я уверен, они делают все, что возможно, — сказал мистер Краучбек.

— Они даже цены на все повысили.

— По-моему, они сталкиваются во всем с огромными трудностями.

По великим постам мистер Краучбек неизменно воздерживался от вина и табака, однако на его столе по-прежнему всегда стоял графин с портвейном и чета Тиккериджей каждый вечер пользовалась возможностью отведать вина.

Когда вечером в четверг на страстной неделе Гай и его отец стояли на ветру у парадной двери отеля, а Феликс резвился в темноте где-то рядом, мистер Краучбек сказал:

— Я очень рад, что ты попал в батальон Тиккериджа. Он такой хороший человек. Его жена и маленькая девочка ужасно скучают по нему… Он говорит, что тебя, вероятно, назначат командиром роты.

— Вряд ли. По-моему, в лучшем случае меня назначат заместителем командира роты.

— Он сказал, что ты получишь роту. Он очень хорошего мнения о тебе. Я очень рад. А ты носишь тот медальон?

— Да, конечно, ношу.