возможность, малейшую зацепку…

— А ты считаешь, что в твоем деле есть такие зацепки?

— Откровенно говоря, старина, считаю, что есть. В офицерском Суде чести дело, конечно, было бы истолкованно по-другому, но нельзя не признать вполне законным то обстоятельство, что бригадир имеет право запретить вход в любые предоставленные бригаде помещения или постройки. Нельзя опровергнуть и тот факт, что я установил свой «гром-бокс» в сарайчике без разрешения. Именно за это и может уцепиться армейский совет.

— Конечно, это вопрос спорный, — согласился Гай. — Поскольку «гром-бокс» предназначен теперь для бригадирского чина, прикасаться к нему не имеет права никто, кроме бригадира.

— Ты совершенно прав, Краучбек. Попал в самую точку. — Эпторп с искренним восхищением посмотрел на Гая вытаращенными глазами. — Ты знаешь, бывают такие моменты, когда решение проблемы буквально крутится в голове. Я долго обдумывал это дело, прикидывал его и так и сяк, пока не почувствовал, что заболел от умственного напряжения. Вот тогда-то я и понял, что мне необходимо мнение постороннего человека, необходимо мнение человека, который лично не вовлечен в это дело. Я не сомневаюсь, что рано или поздно я и сам пришел бы к такому же решению, но мне, возможно, пришлось бы мучительно размышлять над проблемой добрую половину ночи. Я очень признателен тебе и в большом долгу перед тобой, старина.

Им принесли новые блюда и поставили новые бутылки вина. Джузеппе Пелеччи находился в полной растерянности. «Гром-бокс», как ему теперь казалось, — это кодовое имя какого-то важного политика, не имеющего военного чина и пребывающего в данном районе скрытно. Пелеччи передаст эту информацию в таком виде, в каком получил ее сам: за что купил, за то и продаст. Более просвещенные и пытливые руководители должны будут разобраться и понять что к чему. Сам же Пелеччи вовсе не претендует ни на какое повышение. Ему вполне достаточно выгоды, которую он извлекает из ресторана. Он сам создал хорошую репутацию своему заведению. Заниматься решением политических проблем ему надоело, а уж о сражениях и говорить нечего — он просто боялся их. Он и приехал-то сюда главным образом для того, чтобы уклониться от военной службы.

— А потом специальный zabaglione[19], джентльмены.

— Да, да, давайте, — согласился Эпторп. — Давайте все, что у вас есть. — И, повернувшись к Гаю, добавил: — Имей в виду, что я угощаю тебя — обед за мой счет.

Гай имел это в виду с самого начала. «Это напоминание, — подумал он, — было не чем иным, как бестактным выражением признательности». В действительности это была хитрая просьба об оказании дальнейших услуг.

— Я считаю, что в юридических аспектах дела мы разобрались очень хорошо, — продолжал Эпторп. — Но теперь встает вопрос о том, как действовать. Каким путем нам изъять «гром-бокс» из сарайчика?

— Таким же, каким ты внес его туда, по-моему.

— Это не так просто, старина. Мы имеем дело с переплетением всяких осложнений. В сарайчик его внесли алебардист Крок и я. Как же мы можем вынести его оттуда, не нарушив запрещения? Не могу же я приказать солдату совершить незаконное действие. Об этом нельзя забывать. К тому же мне просто не хотелось бы просить его. Он участвовал во всем этом деле с явной неохотой.

— А нельзя ли заарканить этот твой «гром-бокс» через открытую дверь?

— Очень рискованно, старина. Да и аркан-то мой где-то среди других вещей у командора.

— А нельзя ли вытянуть его оттуда магнитом?

— Ты что, Краучбек, пытаешься превратить все в шутку?

— Я просто высказал предложение.

— Не очень-то практичное, позволь тебе заметить. Нет. Кто-то должен войти в сарайчик и вынести его оттуда.

— Несмотря на то, что вход воспрещен?

— Кто-нибудь из тех, кому это запрещение неизвестно, или по крайней мере тот, об осведомленности которого о том, что вход в сарайчик воспрещен, бригадиру неизвестно. Если его и застанут на месте, он может сказать, что в темноте надписи не заметил.

— Ты имеешь в виду меня?

— По-моему, ты более или менее подходящая кандидатура, верно, старина?

— Ну что же, я не возражаю.

— Молодцом! — произнес Эпторп с большим облегчением.

Они пообедали. Эпторп проворчал что-то по поводу счета, но оплатил его. Затем они возвратились в Кут-эль-Амару. Поблизости никого не было. Эпторп стоял на страже, а Гай без особого труда выволок автономный клозет из сарайчика наружу.

А теперь куда? — спросил он.

— В этом-то весь вопрос. Куда лучше всего, по-твоему?

— В отхожее место.

— Послушай, старина, менее подходящее время и место для шуток трудно придумать.

— Я просто размышлял категориями наблюдений Честертона: «Где лучше всего спрятать лист? На дереве».

— Я не совсем понимаю тебя, старина. На дереве будет крайне неудобно со всех точек зрения.

— Да, но давай не понесем его далеко. Он чертовски тяжелый.

— Когда я занимался поиском, то видел вон там кладовку садовника.

Они снесли автономный клозет в кладовку, находившуюся в пятидесяти ярдах от сарайчика. Кладовка была менее удобна, чем сарайчик, но Эпторп сказал, что как-нибудь устроится и там. Когда они возвращались после этой операции, Эпторп остановился на тропинке и произнес с необыкновенной теплотой в голосе:

— Я никогда не забуду, что ты сделал сегодня вечером, Краучбек. Огромное тебе спасибо.

— А тебе спасибо за обед.

— А этот итальяшка здорово постарался для нас, правда?

Пройдя еще несколько шагов, Эпторп опять остановился и сказал:

— Послушай, старина, если ты хочешь, то тоже можешь пользоваться «гром-боксом», я не возражаю.

Это был кульминационный момент душевного волнения; исторический момент, если Гай оценил бы его; момент, когда в сложных отношениях между ними Эпторп был ближе, чем когда-либо, к любви и полному доверию. Но он миновал так же, как подобные моменты у англичан минуют всегда.

— Ты очень великодушен, Эпторп, но меня вполне устраивает тот, которым пользуются все.

— Ты уверен?

— Да.

— Ну что ж, пусть будет так, — согласился Эпторп с заметным облегчением.

Так Гай сохранил благосклонность Эпторпа к себе и стал совместным с ним хранителем «гром- бокса».

В ретроспективе последние недели марта превратились в сагу об автономном химическом клозете. Эпторп был настолько поглощен связанными с ним перипетиями, что совершенно забыл о первоначальных мотивах установки этого достижения человеческого разума.

Страх перед инфекционным заболеванием больше не служил основной движущей силой в его действиях. На карту было поставлено только его право на собственность. Ожидая построения на занятия утром следующего дня после первого переноса клозета, Эпторп отвел Гая в сторону. Их новые товарищеские отношения опирались отныне не только на искреннюю доброту и сердечность; тот и другой стали теперь неразлучными соучастниками конспиративных мероприятий.

— Он все еще там, на месте.

— Хорошо.

— Никто даже не тронул его.

— Отлично.