матери. Он блондин, и волосы щеткой покрывают его круглую голову, постриженную по-армейски, и на пески Синая он смотрит голубыми глазами отца-шотландца. Действительно нельзя сказать, что солнце подходит доктору Бобу – оно сжигает его белую шотландскую кожу. Широкое лицо багрово, а светлые и веселые глаза вызывают серьезное подозрение, что в крови его течет все виски, выпитое отцом. Доктор Боб – высокий мужчина, ростом, примерно, метр девяносто, не говоря уже о том, что в ширину невозможно его измерить. И характер у него, как у толстых людей. Когда он начинает сердиться, он не ест самого себя, а съедает приличной величины зажаренный для него поваром Марселем кусок мяса.

В этот день доктор Боб впервые рассказал нам свою историю, и мы, по сути, увидели его в первый раз, несмотря на то, что видим его каждый день. Но никогда раньше не интересовались им, ибо приходили к нему лишь с нашими проблемами, и видели лишь себя самих. Только в этот день, мы узнали по- настоящему доктора Боба, и я все же задал ему вопрос, который все пытались задать, но не спрашивали: «Почему ты все же приехал сюда?»

На ломанном своем иврите впервые нарушил молчание доктор, и говорил, не прерываясь, повторяя свое любимое слово – «где-то». Доктору Бобу надоело это постоянное – «где-то»: родиться «где-то», жить «где-то», быть похороненным «где-то», быть христианином «где-то», и быть евреем «где-то». И он приехал быть с нами здесь, чтобы закончить это «где-то». Он даже повысил обычно тихий голос и сказал, что только тот, кто всю жизнь обитал «где-то», может понять, что это такое – не жить «где-то». И добавил: «Ребята, я говорю вам, что еврейское государство это не просто «где-то». Лицо его обливалось потом, и он извлек из кармана бумажную салфетку и вытер покрасневшую кожу, которая покраснела еще больше. Влажную салфетку бросил в кастрюлю, и снова потел, и снова вытирал лицо. Чего он так сильно потел? Ветер там сухой и воздух сухой, и до нас еще доходит прохлада от воды.

Только доктор Боб изнывал от пота, так разволновали его воспоминания. Глаза его блуждали между песками, добирались до ворот Кантары, вглядываясь в развалины города привидений. И я чувствовал тогда нечто, что чувствую иногда и не знаю почему. Это идет из моей головы, и поднимается от ног, и застревает в груди, и никаким усилием я не могу от этого спастись. Это словно бы кто-то меня подстерегает в закрытой комнате, видит меня, а я его не вижу, и что-то во мне кричит: «Убегай!»

Я смотрел на доктора Боба, и вдруг я увидел человека, который подстерегает меня. Тяжесть легла мне грудь, и я сказал ему с несвойственной мне наглостью:

«Слушай, не играй нам роль Герцля в этом дерьмовом укрепрайоне».

Тут мгновенно вскочил Марсель и принес бутылку кока-колы доктору Бобу. Поднял врач голову, и направил струю прямо в горло, и выделяющийся его кадык ходил вверх-вниз. Он пил большими глотками, и теплое пойло вливалось в его грудь, а я стал еще более наглым: «Течет у тебя».

Доктор Боб поставил пустую бутылку в кастрюлю, и вытер липкое пятно на груди салфеткой. Сидел я на рампе. Доктор Боб наказал меня своим молчанием, и все были на его стороне, осуждая меня. Впервые здесь кто-то повел себя так нагло с доктором Бобом. Мы храним его, как талисман. Он единственный врач на всю линию фронта вдоль канала, и для него готово жилище в каждом укрепрайоне, и он мог бы жить в более богатых и благоустроенных бункерах, но он выбрал наш, самый забитый, и сидит здесь, с нами. Доктор Боб видит здоровых и раненых, ну, и мертвых, но только не больных. Мы приходим к нему за таблетками, главным образом, успокаивающими наши восстающие от желания члены, и симулируем всякие странные недомогания. Доктор Боб похлопывает нас по плечам, подмигивает, смеется и пишет записочку для командира Дубика. Единственное лекарство у доктора Боба против всех болезней – это Рафидим! День развлечений в столице всего этого района – Рафидиме, и часы удовольствия, проводимые в мечети по имени «Шекем» – военной торговой лавке с примыкающим к ней буфетом. Все мы уже начертали свои имена на стенах этой лавки в Рафидиме.

Так мы сидели, и доктор Боб все вытирал грудь, пока не почувствовал что она высохла, и смотрел на меня взглядом, который действовал на меня, как наркотик. Иногда меня охватывало отчаяние и я начинал искать возможность расслабиться, и хотелось спать. Тогда идешь к доктору Бобу, рассказываешь ему байки об ужасных поносах и просишь у него капли опиума против прободения в кишках. Доктор Боб никогда нам не возражает. Накапает коричневых капель в стакан с водой, одну за другой. Шотландец, по крови и плоти! После того, как мы глотаем опиум, он подмигивает нам особенным образом, как бы подмигивая лишь опиуму, и тот говорит: а сейчас ты будешь человеком!

После того, как завершился рассказ доктора Боба, сидели мы и молчали, отдавшись живой силе воображения. Смотрим в пустыню и ничего не делаем. Все смешивается – небо внизу, пески наверху. Смотришь лишь в одно место, постепенно сжимающееся в точку, малую и черную, и тогда чувствуешь, как глаза сближаются до того, что начинают косить, и тогда даже большой верблюд видится, как маленькая капля в песках. Ты косишь на эту точку и говоришь себе: «Вирус!» Любая вещь у тебя вирус. Когда мы сидим на пустой рампе от танков, посреди желтой пустыни, каждый миг превращается в вирус, носитель болезни. День перетекает в другой, и много дней, как один день.

От долгого сидения мы перестаем чувствовать мышцы. Жарко, душит, и мы сидим в трусах и смотрим на Суэцкий канал, по которому ветер гонит волны. В этой пустоте желтых пространств существует лишь канал и зеленый египетский берег.

И когда мы посмотрели на воду, я сказал: «Пошли ловить рыбу».

Мгновенно все проявили завидную оперативность – встали, потянулись, размяли тела, надели форму. Одели мы все гимнастерки, и уже не равны. Доктор Боб – капитан, я – младший лейтенант, артиллерист Морис Бутбуль и повар Марсель – сержанты, йеменец Нисим – старшина, и только Ами, наш гений, – рядовой. Доктор Боб не надел гимнастерку на майку, а лейтенант Дубик исчез в бункере – писать отчет о происходящем на вверенном ему участке. Я – единственный – в форме – младший лейтенант, я командую всеми, хотя послан сюда из особого подразделения по особому делу, но я не хочу выделяться и стараюсь быть как все.

Доктор Боб, как капитан, командует нами с помощью «Последних новостей», которые давно уже не новости, и тем более, последние. Он упрямо старается читать газету на иврите, расшифровывая каждое слово и каждую строчку, неделями читает одну газету, и теряет все новости. Доктор Боб остерегает нас: «Ребята, не высовывайте сильно головы перед египтянами». Почему это не высовывать голову? Как можно ловить рыбу, не высовывая головы? Есть соглашение о прекращении огня или нет его? Недавно приезжал к нам важный генерал и сказал, что мы – последнее поколение, которого коснулось война. Тогда даже командир Дубик успокоился на неделю, но затем снова вернулся к своим мрачным отчетам. И вообще, нечего беспокоиться. Но по лицу доктора Боба видно, что он обеспокоен. Вся его тревога связана с Яривом Кугельманом, который погиб. Ярив гулял в свое удовольствие по насыпи, египетский снайпер прицелился в свое удовольствие, и Ярив упал мертвым. Но это произошло месяц назад, и не в нашем укреплении. Виноваты ли мы, что у доктора Боба есть свои личные принципы в отношении мертвых? Когда доктор Боб отлучается в короткий отпуск, он посещает вдов и матерей погибших в «Войне на истощение» и после нее. Когда мы сидим в буфете военной лавки в Рафидиме за столами, едим, пьем, разговариваем, имя доктора Боба слышно за всеми столами. Кто-то рассказывает о знакомой вдове, и доктор Боб тоже пил у нее кофе. Другой говорит, что тоже с ней знаком, присоединяется третий, и многие знакомы с вдовами. Так что? Если доктор помнит о мертвых, мы не пойдем ловить рыбу? Я – офицер в форме и выступаю против доктора Боба, несмотря на то, что очень его люблю, и даю окончательный приказ: «Вперед!»

С высоты насыпи я оглядываюсь назад, на рампу. Доктор Боб сидит в одиночестве – гигант, уменьшившийся до точки. И тут приходит мне глупая мысль: танки увели с рампы, чтобы дать место доктору Бобу. Он машет нам газетой, и я кричу: «Вперед по склону!»

Мы – отборная рыболовная команда, и все мы сидим на автомобильных шинах. Синай усыпан обломками танков и автомашин, с колесами и шинами. Но бедуины утаскивают все, что только можно утащить, и нет у них такой вещи, которую нельзя утащить. Так или иначе, собрали мы шесть шин и сделали из них сиденья для ловли рыбы. На этих надутых шинах сидят лишь избранные, и командует всеми Морис Бутбуль. Он истинный рыбак среди всех рыбаков фронта. Он живет среди рыбаков Яффо, был у них помощником, и многое о них рассказывает. Он работал на лодке. Прямо в лодке рыбе отрубали голову и потрошили. Чтоб облегчить душу, насвистывал песни. Рыбаки Яффо не любили свист маленького Мориса, грозили ему кулаками. Они верили, согласно древней традиции рыбаков, что свист отпугивает рыбу. Но маленький Морис не переставал свистеть. Однажды птичка запуталась в рыбацкой сети, и рыбаки стали бить ее по голове, ибо по рыбацкой традиции, и птицы распугивают рыбу. Маленький Морис любил птиц и