«Ночью взлетают только самцы и светятся»

«Мы что, хотели говорить об этих светлячках?»

«Что случится, если мы и поговорим о каком-нибудь ночном светлячке?»

«Но мы же хотели говорить о чем-то другом?»

«О чем другом мы хотели поговорить?»

«О твоем сюрпризе».

«А, о лодке? Все началось в нашем бункере на Суэцком канале. Самое заброшенное место на всей линии наших укреплений вдоль берега. Мы – обычный взвод. Мы не были до этого знакомы и, тем находились в непривычном для нас напряжении. Сидели, как и каждый день, на противотанковой рампе, абсолютно пустой в это время. Мы сделали над ней навес из палатки, поставили под ним соломенные кресла и сидели между песчаными холмами. Перед нами раскинулся противоположный цветущий египетский берег, где шла поливка полей, и от вида этой зелени нам страшно хотелось пить. И тут возвращается наш командир Дубик с наблюдательного пункта и кричит: «Они снова увеличивают высоту насыпи для батарей!» А мы сидим на рампе и молчим. Дубик всему придает значение, даже метрам, на которых египтяне увеличивают высоту насыпи, и он добавляет строгим голосом:

«А я говорю вам, что там что-то должно произойти».

«Ничего там не происходит. Есть соглашение о прекращении огня, и мы сидим здесь прочно и надолго».

Но Дубик еще больше хмурит лицо и говорит:

«Говорите, что хотите, но то, что происходит у них, мне не нравится».

Доктор Боб поднимает глаза от вечной своей газеты и устремляет их на командира. Доктор Боб сидит в своем постоянном кресле, и солома скрипит под его большим грузным телом. Почему вдруг охватила нас тревога? Что, египтяне строят насыпь для батареи высотой с пирамиду? Но Дубик упрямится и не оставляет нас в покое: «Может кто-нибудь из вас знает, почему забрали у нас танки?» Чего это он спрашивает об этом нас? Что, среди нас есть генерал? Он всего лишь лейтенант, а я всего лишь новоиспеченный младший лейтенант, который послан сюда с заданием, о котором лучше не стоит говорить. Нечего нам тут делать, кроме того, что сидеть на пустой рампе и смотреть на нашу сторону канала с точками укрепленных районов. На горизонте виден разрушенный город, некое подобие столицы пустыни. В нас накопилось столько нерастраченной энергии, что мы обращаем в развлечение, и шутки все, что вокруг. Даже если они стары, как и газета доктора Боба. Шмулик зажигает спичку, чтобы прикурить сигарету, и все мы не отрываясь следим, когда пламя спички погаснет. Нисим соревнуется с Шмуликом, и пускает сигаретный дом из ноздрей и ушей, но никто уже этому не удивляется. Амос начинает петь, выводя фиоритуры в горячем воздухе, и ветер с песком попадает ему в горло. Ветер усиливается, и полотнище над нашими головами громко хлопает. Из бункера выходит повар Марсель, тащит большую кастрюлю с кусками мяса и садится с нами на рампу. Мы вытаскиваем куски мяса и держим в воздухе, и вороны тут же начинают кружиться над нами и хрипло каркать. Мы бросаем им мясо и они дерутся за него, и снова каркают, вызывая резкое эхо в далях. Доктор Боб в который раз рассказывает, что в лондонском Тауэре тоже швыряют мясо воронам, а в далеком прошлом швыряли им тела пленных и преступников. Мы не верим никому, несмотря на то, что доктору Бобу верим больше, чем остальным. Каждый уже рассказывал километры басен в различных, явно не совпадающих версиях. Каждый напустил несметное число «жареных уток», от истории своей бабки до рассказов о подругах. Иногда кто-то говорит, что есть у него свежая история, но он ее, несомненно, уже рассказывал. Доктор Боб как раз не разговаривает, несмотря на то, что ему-то есть о чем рассказать, что он и доказал в тот день. Доктор Боб приехал из Лондона, чтобы сидеть с нами на танковой рампе. Иногда хочется спросить его, зачем он это сделал, но никто его не спрашивает. Лишь иногда кто-то смотрит на него и говорит, так просто, ему в лицо то, что все мы хотим сказать ему: «Сумасшествие!» Доктор Боб понимает смысл этого слова, но никогда не отвечает, до того дня, о котором я рассказываю. Доктор Боб – самый молчаливый человек в нашем бункере, да и на всем фронте вдоль канала. Но в этот день поразило нас какое-то беспокойство, хотелось какой-то новой истории, и мы впрямую спросили доктора Боба: «Почему ты приехал сюда?»

Доктор Боб оторвал глаза от газеты и устремил их на горизонт, на развалины Кантары, города привидений. Глаза наши двигались за его взглядом, и Ами, энциклопедист и эрудит, сказал: «Из Кантары древние египтяне начали свои походы в страну Ханаан». Доктор Боб продолжая смотреть на развалины, сказал: «Отец мой родился где-то в Шотландии». Мы тут же прервали его, ибо шотландцы в нашем воображении возникли в женских юбках. Кто-то цокал языком, кто-то издал тонкий писк, кто-то свистнул в два пальца. Артиллерист Морис Бутбуль начал рассказывать о красавицах города Яффо, из которого он родом. Об одной красавице с малой грудью, о другой – с большой. И, вообще, о выдающихся частях тела этих красавиц. Говорил и говорил, надоел всем, пока кто-то не прекратил это его словоизлияние, сказав: «Дай им быть красавицами, а сам заткнись». Тут же мы вспомнили доктора Боба, который уронил пару слов, явно не принадлежащих этому месту, и решили выяснить – почему. И, главное, потому что отец- шотландец доктора Боба возбудил наше воображение. Пустыня Синай тоже для нас один большой праздник воображения. Отец доктора Боба рисовался нам, как нечто огромное, толстое, в мини-юбке, который держит сигару в зубах и стакан виски в руке. Вот это батя. Мы хотели знать, чего вдруг доктор Боб подбросил нашему воображению своего отца, но он уже перестал говорить, вернулся в свое молчание и слушал рассказы Мориса Абутбуля. Тогда мы все же спросили: «Ну, и что с твоим отцом?»

И вот в этот день молчун рассказал нам удивительную историю. Отец его родился в уважаемой христианской семье в Шотландии. Он высоко ценил немецкого философа Ницше, изучил немецкий язык, чтобы читать его в оригинале. Когда грянула Первая мировая война, и отец доктора Боба был мобилизован, должны были его послать на французский фронт. Но он уклонился, ибо не хотел убивать соплеменников Ницше. И так он удрал в Индию и жил там где-то. Еще не окончилась война, как грянула русская революция, и отец доктора Боба оставил Ницше и стал пламенным коммунистом, уехал в Россию и жил там где-то. Тотчас мы увидели его в нашем воображении выливающим в умывальник виски, наливающим себе водку и меняющим юбку на форму солдат Красной армии, и он уже немного поседел, и носит усы, а через плечо – винтовку. Жил там отец десять лет, и не полюбил Россию, а влюбился в еврейку, которая и стала мамой доктора Боба. Сбежал он с ней из России в Польшу, из Польши в Германию и где-то там, на границе, родился ребенок – будущий доктор Боб. Вообразили мы и его маму-еврейку – маленькую черноволосую женщину с черными глазами и большим животом. Поехал отец-шотландец с мамой-еврейкой и ребенком, который наполовину еврей, наполовину христианин, в Германию Ницше и жил там где-то. Пришел Гитлер, и они вернулись в Шотландию, и жили там, пока не ушли на тот свет. Похоронены были: он на христианском, а она – на еврейском кладбище. Тут доктор Боб сделал перерыв, как бы прося немного времени, чтобы прийти в себя от горя по поводу смерти родителей, и тут же снова ворвался в его скорбь Морис Бутбуль и поднял на него голос: «Так ты христианин, и еврей, и шотландец, и немец. Кто же ты?»

Ами четко постановил, что доктор Боб – еврей, ибо мама его еврейка. А почему не христианин как папа-шотландец? Потому что во время погромов, длящихся в течение сотен лет, насиловали массами еврейских женщин, и родилось много мамзеров. Что смогут сделать евреи со всеми этими мамзерами? Великие знатоки Торы задумались над этим и постановили, что ребенок, родившийся от матери-еврейки – еврей, и так это продолжается в течение поколений. Так постановил Ами, наш гений, что доктор Боб – без всякого сомнения, еврей, но и Морису Абутбулю было что сказать, и он даже встал на ноги: «Вы видите, женщины дурят даже раввинов!» Сказал, и поднялся большой шум. Все стали выкрикивать что-то по поводу его слов. Забыли про доктора Боба, и артиллерист Морис оказался в центре внимания и вывел на рампу женщин и раввинов, и начал рассказывать обо всех насильниках и всех изнасилованных в Яффо. Восстал против него повар Марсель, который считает, что есть у него немного власти, а он чемпион среди тех, кто имеет большой рот, и все свое красноречие опрокинул на Мориса Абутбуля: «Когда ты последний раз проверил, что пушка твоя стреляет?»

Тут Морис плюет в пустую кастрюлю от мяса, набирает горсть мелких камешков, и начинает швырять их, прицеливаясь во влажные трусы, которые мы повесили для сушки на натянутую веревку. Это вывело всех нас из равновесия. Не было среди нас ни одного, который не видел бы перед собой кого-то из тех, кто занимается дома стиркой грязного белья. И в первую очередь, мать. И мы опять повернулись к доктору Бобу. Как же он похож на своего отца-шотландца! Просто не поверишь. Ясно, что немного он наследовал от