«Знаешь сказку о добрых феях?»
«Тех, которые явились к царской дочери, чтобы привить ей добрый характер?»
«К тебе они явились».
«Ну, уж!»
«Именно так, Адас».
«Значит, ты не помнишь ту, которую не пригласили на встречу, и она прокляла их и отомстила им».
«Ну, и что?»
«Это то, что случилось со мной».
«Чем же ты проклята?»
«Может, красотой?»
«Красота есть красота».
«Может умом?»
«Мудрость это – благословение».
«Так, может, добрым сердцем?»
«Если уж так, то скорее взбалмошным сердцем»,
«Давай, оставим в покое фей, Ники».
Склонил Ники голову к плечу Адас, и она увидела отражение своего лица в его глазах, и подумала, что если она доберется до этого отражения, то дойдет до истинной самой себя, успокоится и никуда не захочет больше бежать. Пальцы ее прикоснулись к его глазах, задрожали и отпрянули. Глаза Ники слишком сильно светились, и она с теменью, которая угнездилась в ней, боялась попасть в ловушку этого света. В отчаянии она поцеловала его в губы так, как не целовала никого, ни Мойшеле, ни Рами, и никогда никого не поцелует, и Ники понял, что творится в ее душе, и ощутил истинность этого порыва. Они обнялись и сжали друг друга в объятиях, словно боялись потерять друг друга и знали, что это и случится. Так и сидели они молча, пока не достигли их ушей новые мелодии из столовой. Начались салонные танцы, ритм кружил голову, и Ники встал и предложил: «Давай, потанцуем». «Эти танцы?» «Но с моей мелодией».
Танцевали на лужайке, около пальмы. Ноги их наступали на лунные пятна. Ники шептал Адас на ухо сочиненную им песню на стихи итальянского поэта четырнадцатого века Франческо Петрарки, посвященные любимой, госпоже Лауре. Ники вел в танце Адас вокруг пальмы в ритме этой мелодии. Кружились они медленно, остерегаясь попасть в сети теней от дерева:
И они замерли, и прислушивались к словам поэта, которые продолжали эхом звучать в их сердцах. Ники улыбался, и лунный свет проливался на Адас сквозь зрачки его глаз. Она не могла больше выдерживать вид его мечтательного лица, она вдруг самозабвенно потянулась к нему, ощущая в душе сильное чувство, увлекла его в танец в ритме, доносящемся из столовой. Ритм был подобен треску швейной машины, ноги их неслись в бешеном темпе, Адас подпевала мелодиям рок-н-ролла, голова у нее кружилась, волосы развевались в воздухе и обвевали Ники. Она заставляла его трясти телом, и он пытался подражать ее движениям. Губы их сжались, лица покрылись потом. Адас витала в своем мире, не обращая внимания на Ники, и сумела сбежать от возникшего к нему горячего чувства. Осталось в ней только все более нарастающее жестокое желание вымотать Ники в своем диком ритме. Его шепот она словно слышала издалека:
«Как ты летаешь!»
«И порхаешь».
«Как птица».
«Давай, Ники. Не разговаривай, танцуй!»
Ники растянулся у ног Адас. Она протянула ему руку, но он не ответил, Волосы его упали на лицо, он сидел на лужайке, обняв руками колени и положив на них голову. Дикая пляска Адас оборвалась, сменившись почти презрением, которое послышалось в ее голосе:
«Споткнулся о камень».
«Споткнулся о собственные ноги».
«Запутался в них?»
«Оказывается, я не только встаю, но танцую с левой ноги».
«Ну, хватит, Ники, вставай».
«И голова у меня пробуждается тоже с левой ноги».
«Ники, надоело».
«До этой ночи я считал, что и обе руки у меня левые».
Присела Адас рядом с Ники, и весь азарт ритма мгновенно выветрился из нее, и она вернулась к Ники, очистившись от всех странных ощущений, что проснулись в ней во время танца. Сняла сандалию с ноги, и Ники взял в руки ее ногу, разглядывая ее, и улыбаясь:
«Жаль, Адас, что мы родились в этом столетии».
«А оно не очень романтично, Ники?»
«И не поют в нем серенады».
«И не говорят о любви, как о святом чувстве».
«Мы не живем в век любви, Адас».
«Мы живем в век дешевой любви, Ники».
Убрала Адас ногу из рук Ники, опрокинулась навзничь, потянула почти силой Ники на себя, положила его руку себе на грудь. Ники склонил голову ей на грудь, коснулся губами сквозь ткань к ее соскам, Она почувствовала это прикосновение, и груди ее увеличились и отяжелели. Руки его, казалось ей, легли грузом на ее душу и чудились продолжением рук Мойшеле и Рами. И тут стало ей ясно, что не она преподаст урок этого века Ники, и она сняла его руки со своей груди. Ники покраснел, встал и сказал:
«Извини».
На тропах слышалось множество шагов. Вечеринка кончилась, и участники ее расходились, оглашая ночь радостными голосами. Адас и Ники продолжали стоять под пальмой, и Ники сказал:
«Это конец».
«Конец чего?»
«Вечеринки».
«Так завтра ты уходишь в армию?»
«Ухожу».
«И будешь хорошим солдатом, Ники?»
«Как брат мой Зоар».
«Но это всего-навсего курс молодого бойца».
«В конце концов, ты любишь Мойшеле».
«Кто знает?»
«Я знаю».
«Что ты уже знаешь?»
«Что не Рами ты любишь»,
«Расстанемся, Ники».
«Уже расстались».
«Только не бойся».
«А если да, Адас?»
«Там, где страх, там всякие плохие возможности».
«Я знаю, Адас».
