захватов…»
«Не говоря уже о захвате огурцов, баклажан, маслин и всех вкусных солений».
Голос и смех Юваля разносится по всей лужайке. Юваль вышел из двери барака, который был раньше жильем Лиоры и Рахамима. Теперь он живет в комнатке, в которой Адас провела множество часов. Сиреневое полотенце все еще висит у него на плече, но австралийскую шляпу он оставил. Адас перестает перекатывать губами обручальное кольцо, и надевает его снова на палец. Юваль приближается к ней, и она снова нащупывает в кармане платья письмо Мойшеле, и это не дает ей покоя. Но все исчезает с возникновением Юваля: в эту ночь он ей ближе всех. Адас наблюдает за ним, и он торопится к ней, но Томер Брош задерживает его. Томер не понимает его упрека:
«Ты сказал – захват огурцов?»
«А что? Это плохой захват?»
«Пошучиваешь над оккупацией, да?»
«В большей или меньшей степени».
«В большей или меньшей степени? И с каждым разом больше захватов, которые оборачивают в шутки или используют для красного словца, размазывают то в социализм, то в национализм. Но не имеет значения, во что размазывают. Я говорю тебе без всяких обиняков: сионизм всегда, и в наши дни, это захватчик Йошуа Бин-Нун».
«Скажи, что ты от меня хочешь?»
Юваль торопится к Адас, ждущей его под эвкалиптом. Ее тонкая и худая фигурка, кажется, сжимается между гигантским деревом и толстым Томером Брошем. Чудная ночь отражается на мечтательном ее лице. Юваль широкими шагами проходит между людьми на лужайке, но Томер идет за ним, пытаясь его задержать:
«Давай разберемся».
Томер преграждает Ювалю путь и не сдвигается с места. Стоят они друг против друга. Юваль опускает глаза, Томер поднимает голову. Насколько Юваль вырос, настолько Томер раздался в ширину. На плече Юваля полотенце, словно на древке развевается под ветром сиреневый флаг. Сидящие и лежащие на лужайке неожиданно проявляют интерес. Адас на ящике отделена от всех, наблюдает за Ювалем издалека, видя, как разгорается спор его с Томером, и думает про себя, если он не поторопится – опоздает. Рука сжимает в кармане письмо Мойшеле. Полумесяц взошел над горой и смотрит на нее половинкой лица – другая половинка его скрыта и смотрит на иной мир и на иных людей – месяц-сыщик, что проливает свет на дела этого мира, месяц, который сводит с нею счет при любой возможности, и также в эту ночь. Адас отпускает в кармане письмо Мойшеле. Он вне этой ночи и этих мест, скрыт в кармане и от лунного света. Когда уже Юваль оставит этого Томера? Чувствуется приятная влажность в воздухе, хамсин сломлен, и вновь ожила душа мира. Эта ночь обещана ей, и вот, наткнулся Юваль на этого Томера, и она снова проведет бессонную ночь в своей постели. Долгую ночь будет задавать себе вопросы, на которые нет ответа, не пустит слезу, вопреки желанию поплакать, и не сомкнет глаз. Нет! Она жаждет влиться в эту чудную ночь, даже в эту шумную лужайку. Она нуждается в ком-то, на кого можно опереться, почувствовать ласковую руку и милосердное плечо. Упирается Адас решительным взглядом в спину Юваля, но Томер уже начал дискуссию:
«Давай, поговорим по делу».
«По какому делу?»
«Поговорим о мире».
Собаки врываются в их спор, и срывают все представление. На лужайке воцаряется тишина, и даже Томер замолкает, а Юваль выскальзывает из его рук и добирается до Адас. Все внимание сосредоточено на большом белом кобеле и маленькой коричневой сучке. Они выкатываются на пятачок света, кружатся вокруг фонаря, и кобель пытается пристроиться к сучке. Но он слишком велик, а она слишком мала. Пытается он взобраться на нее, а она каждый раз выскальзывает из-под него. Но «любовь сильна как смерть», – еще прыжок и еще прыжок, и кобель добивается своего, впивается зубами в шкуру собачки. Стенания слабеют, и она сдается его напору. Кобель закрывает глаза от наслаждения. Юваль подмигивает Адас, щелкает языком и говорит:
«Вот это да».
Все внимание лужайки приковано к собакам. Собираются вокруг и следят за каждым движением. Мечтательный блондин-гитарист перебирает беззвучно струны. Может он сохраняет звуки для серенады влюбленным, чтобы возвестить о достойном завершении любовных игр?
Юваль удивляется собакам, а Адас – девушке, которая сосет собственный палец, как маленький ребенок. Она не отрывает глаз от собак, короткая юбочка едва скрывает наготу. Юваль следит за взглядом Адас и говорит:
«Ты незнакома с Бриджит?»
«Откуда я могу быть с ней знакома?»
«Гашишница».
«Откуда ты знаешь?»
«Пробовали вместе».
«Ты сошел с ума».
«Что такого страшного в этом?»
Томера Броша отошел к фонарю и с серьезным видом смотрит на сцепившихся в любовном экстазе собак. Он сердит. Столько времени пытался доказать важные вещи, а получилось, что зря тратил время и слова. Им интереснее всего собачье распутство. Он опирается о фонарный столб, сбивает туфлями траву, и вдруг делает движение, намереваясь ударить собак. Юваль кричит на него:
«Ты что?»
И нога Томера возвращается на место. Представление на лужайке приближается к концу. Ящик мал и низок длинному телу Юваля, и он поднимает ноги, так, что подбородок касается колен. Малейшее движение может опрокинуть его и Адас с ящика, и оба, прижаты друг к другу. Травянисто свежий запах идет от тела Юваля, и Адас улыбается. Ее отстраненность от этого большого ребенка абсолютно улетучилась. Юношеская его привлекательность делает ее взрослеющей девушкой и сливает ее с брожением молодости на лужайке. Она весела и не хочет отсюда уходить.
«Как это курить гашиш?»
«Противно».
«Почему?»
«Из-за запаха».
«Не было у тебя галлюцинаций?»
«Только крепко спал».
«Еще лучше».
«У меня и так здоровый сон, без гашиша».
«У меня нет».
Юваль валится с ящика. Голова его оказывается на уровне ее груди, и она погружает руки в копну его волос. Юность его словно выращивает у Адас крылья, и она парит далеко от Юваля и самой себя, возвращаясь к месту, откуда жизнь ее начала плести свои узоры – один раз далеко – с Мойшеле, затем это место носило имя Рами, а в эту ночь имя его – Юваль. Ночь эта редка по красоте, и она – девушка с парнем, волосы которого криво подстрижены, и чуб взлохмачен, и бородка растрепана. Рука ее скользит по его лицу, натыкаясь на щетину, и пальцы ее борются с его выцветшей от солнца, сухой шевелюрой:
«Соломенная голова».
«От солнца Синая».
Чувствует Адас жар солнца пустыни, и его горячее дуновение касается ее лица от дыхания Юваля. Солнце возвращает запыленной кроне дерева зеленые краски цветущей весны, делая крону подобием раковины, и мягкие его лучи подобны улыбке Юваля, образующей ямочку на его правой щеке. Чувство реальности покинуло Адас. Ночь смешивается с днем, солнце – с луной. Юноша сбил с толку ее чувства, и чем она ему оплатит? Будет ему матерью и любовницей? Больше матерью и меньше – любовницей? И она соскальзывает с ящика, садится на землю рядом с ним и почти тает в его объятиях. На его широком теле
