Унтер-офицер сказал, что убитая собака принадлежит капитану Клемму и что убивший ее должен быть передан капитану Клемму.

— Отвести его в отель «Реджина»? — спросили ополченцы.

— Нет, нет, — сказал унтер-офицер, — только не в «Реджину».

— Тогда мы отправим его в казарму.

Двое ополченцев все еще облизывали губы. Согласие было достигнуто. Человека в домашних туфлях отведут в ближайшую казарму и будут содержать там до прихода капитана Клемма. Сын Божий видел, как арестованный идет через площадь, спотыкаясь, а по бокам — двое ополченцев, облизывающих губы.

Сын Божий был мал ростом. Он казался меньше обычного человека. И глаза у него были как у белки, не как у человека. Он вернулся к себе в гостиницу на дежурство, и Эль-Пасо — Ибаррури увидел его из зала, где кончал завтракать.

— Tome! El nino![19] — воскликнул он.

И через десять минут вызвал его к себе в номер.

— Хочешь выпить? — спросил он.

Сын Божий отказался:

— Я не пью.

— Не пьешь? Боец должен пить.

— Нет. Я никогда не пил.

— Это-то и плохо, nino. Кто воюет, тот должен пить.

Он выпил сам и поглядел, как Сын Божий смотрит на него. Потом добавил:

— Надо научиться.

— Не стоит, — ответил Сын Божий.

— Стоит. Кто на войне не пьет, тому и не везет никогда.

— До сих пор мне везло.

— И ты думаешь, так будет всегда? Если не научишься пить, тебе перестанет везти.

Сын Божий улыбнулся.

— Смотри, накаркаешь еще…

— Не накаркаю. Я тебе зла не желаю, желаю тебе только научиться пить. Чокнись со мной.

Сын Божий пригубил свой стакан.

— Зачем ты вернулся сюда? — спросил Эль-Пасо. — Это неосторожно.

— А мне никто не говорил, чтобы я не возвращался.

— И я вернулся, и ты вернулся. Не было надобности возвращаться нам обоим.

— Здесь еще многое следует сделать, прежде чем совсем уйти отсюда, — сказал Сын Божий.

— lo lo creo,[20] — сказал Эль-Пасо. — Но я и один могу обо всем позаботиться. Разве нет?

— Не знаю.

— Не знаешь? По-твоему, я один не справлюсь?

— Здесь дел немало.

Эль-Пасо увидел его глазки, которые только что смотрели на убитых на тротуаре и на арестованного человека.

— Ладно, — сказал он. — Только ты должен научиться пить.

Он почти кричал и совал стакан в руку Сына Божия.

— Чокнись со мной!

Сын Божий пригубил, потом сошел на этаж ниже и пошел прямо к каптену Блуту.

Блут, услышав его шаги, насторожил уши.

— Ну, что? — спросил Сын Божий. — Ты решил?

— Угм, — ответил пес.

— Даю тебе двадцать четыре часа, — сказал Сын Божий.

Пес положил голову ему на плечо.

— Ну, что ты собираешься мне сказать? — спросил Сын Божий.

Вошел капитан Клемм.

— Что ты делаешь? Что ты с ним тут делаешь?

— Так, мы тут поговорили.

— Пошел прочь! Эти собаки не должны разговаривать. Понял, коротышка? Сегодня не давай ни одной kleine Knochen, даже воды не давай.

Он подошел к псу, раскрыл ему пасть и стал смотреть зубы, стиснув свои челюсти так, что во рту у него что-то хрустнуло, будто он грыз орехи.

— Ты любишь собак? — спросил он.

— Собак? — сказал Сын Божий. — Одних люблю, других нет. Люблю, только не всех.

— Собаки не предадут. Они всегда верны.

— Но это не достоинство! — сказал Сын Божий.

— Не достоинство?

— Нет, капитан. Человек поступает хорошо, и собака ему верна. Человек поступает плохо, собака все равно ему верна.

— Ну и что? — спросил офицер.

— Ничего.

— Но зачем ты разговариваешь с Блутом?

— Блута я люблю.

— Ах, любишь, — сказал капитан. — По-твоему, он хороший пес?

— Наверно, хороший.

— Я люблю своих собак больше, чем всех людей, которых я знаю.

— Это многие так.

— А ты нет?

— Нет. Есть люди, которых я люблю больше.

Офицер посмотрел на него и покачал головой.

Выйдя от каптена Блута, он встретил Эль-Пасо там же, где встречал его обычно, — в коридоре, ведущем на лестницу.

— Кого я вижу! — воскликнул Эль-Пасо. — Вы еще живы, капитан Клемм?

— А по-вашему, я должен был уже умереть?

— Я думал, вы убиты. Разве вас не всех перестреляли вчера вечером?

— Они не убили ни одного немецкого офицера.

— Но ведь вы были там, в трибунале? Были или нет? — Потом Эль-Пасо добавил, что итальянские патриоты молодцы. Он хотел, чтобы Клемм выпил с ним за их здоровье, раз они такие молодцы. Разве капитан не остроумный человек? Если он считает себя остроумным человеком, пусть выпьет за их здоровье. Разве он не считает себя остроумным?

Но лицо у Клемма стало серым.

С серым лицом он ответил, что очень занят.

— Выпьем сегодня вечером, — сказал он.

— Adonde vas?[21] — спросил Эль-Пасо.