забывай и сердца. Два хлеба, два дома и две одежды, два рода всего есть, все есть по двое, затем что есть два человека в человеке одном и два отца - небесный и земной, и два мира - первородный и временный, и две натуры - Божественная и телесная, все во всем. Если ж оба сих естества вмешать в одно и признавать одну только видимую натуру, тогда-то бывает родное идолопоклонение; и сему-то единственно препятствует священная Библия, находясь дугой, весь тлен ограничивающей, и воротами, вводящими сердца наши в веру богознания, в надежду господственной натуры, в царство мира и любви, в мир первородный. И сие-то есть [истинный] и твердый мир - верить и признавать господственное естество и на него, как на необходимый город, положиться и думать: 'Жив Господь Бог мой…' Тогда-то скажешь: 'И жива душа моя…' А без сего как тебе положиться на тленную натуру? Как не вострепетать, видя, что весь тлен всеминутно родится и исчезает? Кто не обеспокоится, смотря на погибающую существа истину? Таковые пускай не ожидают мира и слушают Исайю: 'Волнуются и почить не могут. Нет радости нечестивым, глаголет Господь Бог…' Вот смотри, кто восходит на гору мира? 'Господь - сила моя и учинил ноги мои на свершение, на высокое возводит меня, чтобы победить мне в песне его'. Признает Господа и перед невидящим его поет, а Господь ведет его на гору мира. Непризнание Господа есть мучительнейшее волнование и смерть сердечная, как Аввакум же поет: 'Вложи ты в главы беззаконных смерть'. Сию главу Давид называет сердцем, и оно-то есть главизна наша, глава окружения их. Что за глава? Труд устен их. Что за уста? Доколе положу советы в душе моей, болезни в сердце моем… Труд устен есть то болезнь сердца, а болезнь сердца есть то смерть, вложенная в главы беззаконных, а родная смерть сия, душу убивающая жалом, есть смешение в одно телесной и Божественной натур; а смешенное это слияние есть устранение от Божественного естества в страну праха и пепла, как писано: 'И укажет тебе перст'. А устранение есть то грехопадение, как написано: 'Грехопадение кто разумеет?' О грехе вот что Сирах: 'Зубы его - зубы льва, убивающие душу…' Вот тьма! Вот заблуждение! Вот несчастье! Видишь, куда нас завела телесная натура, чего [наделало] слияние естеств? Оно есть родное, идолобешенство и устранение от блаженной натуры и неведение о Боге. Такового нашего сердца известная есть печаль то, что ни о чем, кроме телесного, не стараемся, точные язычники 'и обо всех сих язычников ищу', а если хоть мало поднять к блаженной натуре очи, тотчас кричим: трудно, трудно! Сие- то есть назвать сладкое горьким, но праведник от веры жив есть. А что ж есть вера, если не Обличение или изъяснение сердцем понимаемой невидимой натуры? И не это ли есть быть родным Израилем, все на двое разделяющим и от всего видимого невидимую половину Господу своему посвящающим? О сем-то Павел счастливец вопиет: 'Которые правилам сим жительствуют, мир на них и милость. Скажи, пожалуйста, что взволнует того, кто совершенно знает, что ничего погибнуть не может, но все в начале своем вечно и неведомо пребывает?'

Ермолай. Для меня это темновато.

Лонгин. Как не темновато лежащему в грязи неверия! Продирай, пожалуй, око и прочищай взор; царствие блаженной натуры, хотя утаенное, однако внешними знаками не несвидетельственно себе делает, печатая следы свои по пустому веществу, будто справедливейший рисунок по живописным краскам. Все вещество есть красная грязь и грязная краска и живописный порох, а блаженная натура есть сама началом, то есть премудрейшим чертежом, или изобретением, и безначальной инвенцией (изобретение), всю видимую краску носящей, которая нетленной своей силе и существу так сообразна, будто [одежда] телу. Называет видимость одеждой сам Давид: 'Все, как риза, обветшает.,.' А рисунок то пядью, то цепью землеройной, то десницей, то истиной: 'Красота в деснице твоей…'; 'Пядью измерил ты…'; 'Истина господня пребывает вовеки'. Таковым взором взирал я и на тело свое: 'Руки.'Твои сотворили меня…' Минует непостоянную Ценности своей воду. 'Душа наша перейдет воду непостоянную'; проникает мыслью в самую силу и царство таящейся в прахе его десницы всевышнего и кричит: 'Господь защитник жизни моей, которого устрашусь? Блаженны, кто избрал и принял тебя, Господи…' Счастливы перелетевшие в царство блаженной натуры! О сем-то Павел: 'По земле ходящие обращение:имели на небесах'. Сей же мир и Соломон пишет: 'Праведных души в руке Божьей, и не прикоснется к ним мука…' Это же тайно образует церемония обрезания и крещения. Умереть с Христом есть то оставить стихийную немощную натуру, а перейти в невидимое и горное мудрствовать. Тот уже перешел, кто влюбился в сии сладчайшие слова: 'Плоть ничто же…' Все то плоть, что тленное. Сюда принадлежит пасха, воскрешение и исход в землю обетованную. Сюда взошли колена Израилевы пред Господа. Тут все пророки и апостолы в граде Бога нашего, в горе святой его, ми на Израиля. Ермолай. Темно говоришь.

Афанасий. Ты так загустил речь твою библейским лоскутьем, что нельзя разуметь. Лонгин. Простите, друзья мои, чрезмерную мою склонность к сей книге. Признаю мою горячую страсть. Правда, что из самых младенческих лет тайная сила и мания влечет меня к нравоучительным книгам, и я их больше всех люблю. Они врачуют и веселят мое сердце, а Библию начал читать около тридцати лет от рождения моего. Но сия прекраснейшая для меня книга над всеми моими [другими] полюбовницами верх одержала, утолив мой долговременный голод и жажду хлебом и водой, сладчайшего меда и соты Божьей правды и истины, и чувствую особливую мою к ней природу. Избегал, избегаю и убежал за предводительством Господа моего всех житейских препятствий и плотских любовниц, дабы мог спокойно наслаждаться в пречистых объятьях красивейшей, лучше всех дочерей человеческих, сей Божьей дочери. Она мне из непорочного лона своего родила того чудного Адама, кой, как учит Павел, 'создан по Богу, в правде, преподобии и истине' и о коем Исайя: 'Род же кто его исповедует'. Никогда не могу довольно надивиться пророческой премудростью, Самые праздные в ней тонкости для меня кажутся очень важными: так всегда думает влюбившийся. Премногие никакого вкуса не находят в сих словах: 'Вениамин - волк, хищник, рано ест, еще и на вечер дает пищу'. 'Очи твои на исполнения вод…' А мне они несказанную в сердце вливают сладость и веселье, чем чаще их, отрыгая жеванье, жую. Чем было глубже и безлюднее уединение мое, тем счастливей сожительство с сей возлюбленною в женах. Сим господним жребием я доволен. Родился мне мужеский пол, совершенный и истинный человек; умираю не бесплоден. И в сем человеке похвалюсь, дерзая с Павлом: 'Не напрасно тек'. Се-то Господень человек, о коем писано: 'Не отемнели очи его'. Григорий. Если вам не нравятся библейские крошки, то поведем наш разговор другим образом. Целое воскресное утро мы провели о том беседой, о чем всегда мыслить должны. Завтрашний день есть рабочий. Однако когда к вечеру соберемся, то внятнее побеседуем о душевном мире. Он всегда достоин нашего внимания, находясь всего жития нашего намеренным концом и пристанищем