занимавший скромный пост в нашем издательстве, играет теперь такую важную роль в нашей армии и что, несмотря на свой новый высокий пост, не оставляет своим вниманием издательство, которое… словом, романы о военных походах на восток, воспоминания о столь недавних битвах, прославление нашего лучшего в мире солдата — вот новый курс фирмы «Цербер». Соответствующие круги поддерживают этот курс! О сбыте нашей новой продукции позаботятся те, кто подсказал нам реформу и даже погасил убытки последнего времени, в том числе и сумму, которую ваш дядюшка… Но мы не злопамятны. Вы, господин доктор, будете очень нужны фирме «Цербер» в ее новом качестве. Мы будем переиздавать все, что может быть нам полезно в этом духе. И вы — с вашей памятью — будете нам это разыскивать. Ну и, вы сами понимаете, навыки нашей фирмы в придумывании сюжетов и подгонке деталей тоже… пригодятся в обработке некоторых документальных и мемуарных произведений. Нельзя же печатать все, как было. Вы храните все наши трюки в своей изумительной памяти и можете быть тут полезны. Я даже согласен забыть все старые недоразумения. Вам понятно?
Штильгештанден добавил:
— Вы будете отыскивать все книги, в которых когда-нибудь звучал клич: «На восток! На восток!» Понятно, философ?
— Более чем понятно, — ответил Абердох.
— Вот и отлично, — сказал господин Дорн.
Голос его звучал примирительно. Видно, он не хотел напоминаний о встречных расписках, которыми обменялся с почтмейстером Аугенвайсом, — человека с такой памятью лучше иметь в своем деле.
— Я не могу принять ваше предложение, — сказал Абердох.
— Если вы его не примете, я не возьму вас даже младшим корректором. Мы меняем курс.
— Даже младшим корректором я не стану помогать тому, что здесь будет твориться, — неожиданно твердым голосом ответил Абердох и вышел, хлопнув дверью.
В вестибюле издательства его окликнули.
— Это вы, Герберт?.. — услышал он голос, который недавно казался ему самым дорогим на свете.
— Фрейлейн Трумпф? Что вы здесь делаете? — спросил он в изумлении.
— Пришла похлопотать за… Герберт, вы не сердитесь на меня?
— Нет, что вы… Я уже все забыл… За кого же вы пришли хлопотать?
— За жениха. Он заболел во время своей последней командировки, а когда оправился от потрясений, узнал, что им недовольны и его переводят на должность корректора.
— Ничего не понимаю. Я не болел! Я не ваш жених! И обо мне не нужно хлопотать.
— Ах, Герберт, — сказала фрейлейн Трумпф, — речь не о вас. Я говорю о господине Хохдруке. Не знаю, чем он прогневал вашего патрона, но ему объявлено, что с сегодняшнего дня его переводят на должность корректора. Я пришла похлопотать за него. Вы думаете, это будет иметь успех?
— Безусловно, — ответил Абердох. — Для господина Хохдрука здесь теперь открывается широкое поприще.
В вестибюле грузчики распаковывали ящики и доставали из них сверкающую лаком и пахнущую кожей мебель.
— Что это? — спросил Абердох у швейцара.
— Обстановка кабинета для шеф-редактора господина Штильгештандена, — торжественно ответил он и вытянулся в струнку.
На улице Абердох еще раз оглянулся на дом, в котором помещалось издательство «Цербер».
«Бог мой! — подумал он. — А ведь, пожалуй, то, что здесь со мной случилось, — это сюжет!»
А. ТОМСОН
ДЕСМОНД ТВЕРДОЛОБЫЙ
На дополнительных выборах центральной фигурой был Десмонд Дуксибидл, молодой кандидат от Верхнего Полеторпа.
Все до одного предсказывали ему блестящую карьеру с того дня, как он выступил с горячей речью в защиту Закона об обиженных лордах. Десмонд был во всех отношениях безупречен: его воротнички были даже выше, чем у покойного Гладстона, а складки на брюках разглажены лучше, чем у лорда Пальмерстона; кроме того, Десмонд был человек железных принципов в мире политики.
Дополнительные «гетровые» выборы свалились на добрую Англию как гром с ясного неба.
Весьма заметный некоторыми эксцентричными деталями костюма, Десмонд однажды утром вошел в Палату общин, имея на ногах оригинальнейшие желтые гетры.
— Что это за тряпки болтаются у него на ногах? — крикнул кто-то ему вслед. — Видно, он только что оставил свое ремесло мусорщика!
— Вы жаждете борьбы? — воскликнул Десмонд. — Вы ее получите. Носящие гетры вызывают вас на бой!
Разумеется, парламент сразу же был распущен, и Десмонд поехал в провинцию отдохнуть и подготовиться к борьбе. К выборам готовились обе группы: гетристы и антигетристы. Премьер пытался сколотить партию центра (или «партию полугетр»), но его попытка не увенчалась успехом.
Около полудня решающего дня Десмонд сидел один в комитетской комнате. Зазвонил телефон.
— Разве вы забыли, — сказал странный голос, — о вашем согласии присутствовать на открытии Имперской выставки гетр на Вестминстербридж-род сегодня днем?
— Хорошо, — ответил он. — Я приду.
Швейцар повел его по комнатам, украшенным гетрами всех фасонов, цветов и размеров. Потом вдруг он втолкнул Десмонда в какую-то комнату и захлопнул дверь. С ужасом увидел Десмонд, что прямо на него смотрят страшные глаза Владимира Блюдского, вождя крайне левого крыла движения «Долой-Гетры-Во- Что-Бы-То-Ни-Стало!».
Блюдский и переодетый швейцар схватили его. В рот ему засунули гетры, его связали и положили в угол.
— Слушайте, Дуксбилд, — прошипел Блюдский, — я завлек вас сюда, чтобы сообщить, что я намерен делать дальше. Видите, я вполне корректен с вами. Сегодня я взорву Английский банк!
Десмонд содрогнулся от ужаса. Он доверил кладовым национальной казны весь свой наличный гардероб — семьсот девятнадцать пар гетр. Да, это будет жестокий удар прямо в сердце гетристам!
Злоумышленники скрылись.
Связанный и беспомощный Десмонд заскрежетал зубами от ярости, потом заскрежетал еще раз, просто так, и перекусил гетры, воткнутые ему в рот, потом перегрыз веревки, связывающие его локти, лег плашмя и стал перегрызать гетры, стягивающие колени.
Наконец он свободен!
Выбежав на улицу, он вскочил в свою машину и схватился за руль. Город тонул в вуали густого тумана, но вдали он заметил призрачные очертания подозрительного автомобиля. Туман становился все гуще, сырее. Скользя и срезая углы улиц и перекрестки, летели вперед две машины в чернильной тьме.
