— Я не знаю. Да и кто знает?

Джоуи стоял у Рурка перед глазами. Бесхитростный, большеухий мальчишка, выросший в красавца, которого все любили. Они делили вместе все важные события в своей жизни, от потерянных зубов до потерянных котят, побед и поражений в спорте, выпуска из школы и конечно же летнего лагеря. Рурк чувствовал так, словно ему ампутировали руку или ногу.

Но сквозь тупую боль от потери пробивалось что-то еще. Что-то… чувство вины и печаль, нежность и ярость.

Долгое время Рурк изучал лицо Дженни. Достал салфетки и вытер ей слезы. А потом наклонился и обнял так, как никогда раньше, даже когда хотелось, даже когда Дженни почти умоляла его об этом. Рурк обнял ее, словно пытаясь укрыть от бомбовой атаки. Он обнимал ее, всем телом чувствуя ее тело, чувствуя ее сердцебиение, и все равно казалось, что этого недостаточно. Рурк прикоснулся к Дженни так, как мечтал тысячу раз, обводя большим пальцем линию подбородка, приподнимая ее голову. Ему хотелось поцеловать Дженни, утонуть в ней и забыться.

Каким-то образом общая любовь к Джоуи перемешалась с чувством друг к другу, и они целовались, двигаясь по направлению к спальне, отчаявшись убежать от правды. Темнота приняла их в свою западню, одежда осталась на полу в коридоре возле комнаты Дженни, и к тому времени, как они добрались до постели, их с Рурком ничто не разделяло. На губах Дженни чувствовался вкус шампанского и слез. Она обнимала Рурка за шею, целовала и никуда не хотела отпускать. Это было сумасшествием, она была сумасшедшей, они оба были сумасшедшими, но она не хотела его отпускать.

Дженни продолжала обнимать Рурка, но отстранилась от его губ и прошептала в сторону:

— Он просил тебя позаботиться обо мне. Как ты собираешься это делать, Рурк?

Затуманенный алкоголем сон Дженни ножом пронзил телефонный звонок. Она шевельнулась, застонав, и попыталась спрятаться от шума, но разрывающий перепонки звонок не затихал. Дженни не могла поднять голову, словно та была каменной. К счастью, пронзительный звонок все же прекратился, включился автоответчик, и Дженни услышала запись своего голоса. Она потянулась и под простынями случайно прикоснулась к теплому обнаженному телу. Сильные руки обняли ее и притянули ближе, и Дженни почувствовала на своей шее сонный вздох. О господи боже. Рурк. Она спала с Рурком. Джоуи мертв, она напилась, а потом у нее был сногсшибательный секс с Рурком.

Она должна гореть в аду.

Звонивший начал говорить, и его голос до жути походил на голос Джоуи. Это означало, что она либо до сих пор пьяна, либо спит, потому что Джоуи мертв, погиб при крушении вертолета. Как лунатик, переставляя одеревеневшие ноги, Дженни подошла к туалетному столику, где стоял черный телефон. Автоответчик все еще записывал до ужаса знакомый голос.

— …произошла ошибка. Мое имя попало в список, но меня не было на том вертолете…

Дженни громко рассмеялась, по ее лицу потекли слезы. Она схватила телефонную трубку и выдохнула:

— Джоуи.

Была пауза из-за междугородной связи, а потом Джоуи сказал:

— Детка, я так рад, что ты подошла к телефону. Я знаю, у вас сейчас пять утра, но я должен был сообщить, что со мной все в порядке. Я только что звонил папе. В последнюю минуту возникла путаница. Меня не было на том вертолете…

Дженни не могла говорить. Она едва могла дышать и дрожала от облегчения, пока Джоуи объяснял что-то о списке, составленном штаб-сержантом, который передали переписывать кому-то еще. Во время сражения Джоуи был ранен и отправлен в лазарет.

— Вот идиот! Я не надел защитные очки, и что-то попало мне в глаз. Меня отправляют в Германию к хирургу.

— Джен? — позвал Рурк, лежа в кровати. — Кто звонит?

Дженни обернулась подать ему знак молчать, но было уже поздно.

— Что Рурк делает у тебя в такой час? — спросил Джоуи изменившимся резким голосом.

И в тот момент Дженни поняла, что Джоуи уже давно знал об их с Рурком чувствах друг к другу.

— Я попросила его приехать сразу же, как только мне сообщили, — ответила Дженни. — Он твой лучший друг. Кому еще я могла позвонить, Джоуи?

Он не ответил. Вместо ответа, он произнес:

— Меня увольняют. Рейнджерам мало пользы от одноглазого солдата. Я возвращаюсь домой.

Дженни стояла у телефона. Обнаженная, все еще согретая объятиями Рурка. Он подошел к ней с взъерошенными волосами, с удивлением в глазах. И даже сейчас, глядя на него, Дженни с примесью стыда почувствовала прилив неудержимого желания.

И тогда она поняла, что ей не придется гореть в аду. Она уже в нем.

Людям нравится разводить огонь. Вид огня очаровывает, не правда ли? Есть нечто завораживающее в том, как языки огня извиваются, а потом угасают, оставляя после себя приятный легко узнаваемый аромат.

В огне есть нечто привлекательное. Согласно польской пословице, огонь не бывает добрым. Генри Джеймс говорил: «Все, что необходимо, — это неудержимая страсть, огонь ради огня». Это немного пугает. Но лично я могу сказать, что огонь делает пищу лишь вкуснее.

Пламенная любовь

8 кусочков хлеба

3 чашки жирных сливок

1 яйцо

3 яичных желтка

1? чашки сахара

? чайной ложки мускатного ореха

? чайной ложки корицы

? чашки рома

? чашки изюма или смородины, замоченных на 15 минут в чашке горячей воды (воду сохраните)

Разогрейте духовку до 180 °C. Нарежьте хлеб кубиками. Смешайте сливки, яйцо, яичные желтки, ? чашки сахара, мускатный орех, корицу и 1 столовую ложку рома. Добавьте в эту смесь кубики хлеба.

Изюм высушите, а воду сохраните. Добавьте изюм в смесь. Разлейте смесь по формам для суфле. Поместите формы на противень с горячей водой, уровень воды — 1 см. Выпекайте примерно 30 минут.

Прямо перед подачей на стол смешайте воду из-под изюма с оставшимся сахаром в маленькой кастрюльке и поставьте кипеть на большом огне, непрерывно помешивая. Когда сахар потемнеет, медленно влейте, помешивая, ? чашки горячей воды. Убавьте огонь и продолжайте варить, пока смесь не приобретет консистенцию сиропа. Влейте, помешивая, оставшийся ром и подогревайте смесь в течение еще 15 секунд. Отведите кастрюльку от себя и подожгите. Полейте суфле пылающей карамелью и подавайте на стол.

Дэзи удивила и в какой-то степени порадовала реакция семьи на ее новость. Почти все отнеслись к ней спокойно. Никакого шока и ужаса. Наоборот: сопереживание и понимание. Ох! Макс, брат Дэзи, вообще сказал, что думал, это будет какая-то великая новость, и назвал ее дурочкой. Но в своем возрасте — одиннадцать лет — он говорил так обо всех девчонках. А еще он очень обрадовался перспективе стать дядей и говорил, что это клево.

Тот день, когда Дэзи решила рассказать обо всем друзьям, выдался ослепительно солнечным и снежным с самого утра. Уже перед тем, как Дэзи проверила школьный веб-сайт, она знала. Все дороги завалены снегом. Что может быть лучше такого подарка? В этом снежном дне было нечто волшебное: никаких планов, на целый день вся жизнь в городе просто остановится, зависнет, пока дороги не расчистят.