Дженни ярко помнила, как бабушка ласково гладила ее по голове, словно это было только вчера.

— У тебя самая важная работа, — говорила бабушка, когда Дженни была еще совсем крохой. — Благодаря тебе я помню, зачем пеку хлеб.

Да, приятное воспоминание. А ведь таких у нее множество. Целый город наполнен этими воспоминаниями. Дженни любила свой город, любила пекарню. Но было что-то, какая-то пустота, жажда, которая ее постоянно преследовала. После школы Дженни сразу начала работать в пекарне, и, надо признать, чувствовала себя неплохо, но, возможно… Возможно, она должна ухватиться за эту возможность, уехать и начать новую жизнь.

Сейчас ли? Этот вопрос мучил ее. После пожара она наконец-то почувствовала связь с Рурком. А может, это самая главная причина бежать из города как можно скорее. Дженни снова отпила вина, надеясь, что остальные не заметят ее эмоций. А потом почувствовала… знакомый страх, нарастающий внутри, словно звук приближающегося локомотива. Боже, только не сейчас, подумала Дженни. Пожалуйста, только не сейчас.

Спокойно, сказала она себе. Спокойно. Она ведь может просто извиниться, пойти в туалет и принять таблетку. И никаких проблем. Пока Дженни так сидела, без всякого выражения эмоций на лице, пытаясь скрыть свое состояние, в лавине тревоги в ее сознании всплыла любопытная мысль. У нее отсутствовали приступы паники, пока она была с Рурком.

Совпадение? Приступ случился сейчас, потому что пришло время или потому что рядом не было Рурка Макнайта?

Грег, Оливия и Коннор убрали со стола и ушли мыть посуду, оставив Дженни с Филиппом и Лорой.

— Расскажи мне о Маришке, — вдруг попросил Филипп Лору. — Я хочу понять.

Заинтригованная Дженни пододвинулась ближе. Должно быть, Филипп неспроста спросил об этом в ее присутствии. Лора восприняла эту просьбу спокойно.

— Долгое время Маришка жила не здесь, — сказала она, переводя взгляд с Филиппа на Дженни. — А потом, когда вернулась обратно с Дженни, все равно много времени проводила вне дома. Ее родители были счастливы присматривать за ребенком. — Лора улыбнулась Дженни. — Ты была таким ангелочком.

Дженни пыталась понять глубинный смысл этих слов. «Время вне дома» могло означать вечеринки у друзей. Из разговоров бабушки и дедушки Дженни знала, что ее мать не всегда приходила домой ночевать. Поездка на выходные могла растянуться на целую неделю, иногда на две. Вот почему никто не придал значения тому, что однажды Маришка не пришла домой. Конечно, никто и предположить не мог, что на этот раз опоздание затянется навечно.

— Супруги Маески были потрясающими, — продолжала Лора. — Они дарили Дженни всю свою любовь. Счастливый ребенок — это прекрасно. Невозможно грустить, когда на твоих коленях смеется маленькая девочка.

Дженни с трудом удержала улыбку на губах. Да, она была счастливым ребенком. Но еще она была четырехлетней девочкой, привыкшей к постоянному отсутствию матери.

— Когда вы поняли, что Маришка не вернется? — спросил Филипп.

— Не могу сказать точно. Возможно, через месяц. Или через шесть недель. Помню, как Лео сказал заместителю шерифа, который заходил по утрам в пекарню пить кофе с булочками, что Маришка регулярно звонила, но звонки внезапно прекратились. Так обычное беспокойство вылилось в официальное заявление в полицию, закончившееся расследованием. Однако нас предупредили с самого начала: когда внезапно пропадает взрослая женщина, есть шанс, что она сама этого захотела.

Определенно мать Дженни не хотела, чтобы ее нашли, и не желала возвращаться в захолустный городок, где никогда не обретет счастье.

Тревога в груди не давала Дженни покоя. Она извинилась и, зайдя в ванную, проглотила полтаблетки, не запивая водой. Постояв немного перед дверью столовой, она все же решилась зайти обратно. Лора и Филипп склонились друг к другу через стол. Увлеченные разговором, они не заметили, как вошла Дженни. Она почувствовала в их голосах напряженность и остановилась, не желая прерывать разговор.

— …Не знала, увижу ли я тебя снова после того лета, — говорила Лора. — Ты приехал в киогский лагерь вместе со своей новой женой, а еще через несколько лет со своей маленькой дочкой.

— Но ты знала, Лора! — Филипп осушил свой бокал. — Бог мой, ты знала!

— Были вещи, о которых мы не говорили никогда. Например, о тебе.

— Почему ты ничего не сказала?

— Не мне было об этом рассказывать.

— Ты единственная, кто мог рассказать о Дженни, ты молчала!

— Я защищала этого ребенка! — разозлилась Лора.

— Какого черта ты имеешь в виду?

— Сам подумай, Филипп. Дженни была счастливой девочкой и росла в безопасном мирке, полном любви. Я представить себе не могла, что случится, если в ее жизни вдруг появится какой-то незнакомый мужчина и она начнет называть его папой. Но я точно знала, что у твоей семьи достаточно денег и влияния, чтобы забрать ее у нас.

— У вас?

— У ее бабушки и дедушки, — поправилась Лора, а потом со злостью добавила: — И от меня, да! Я любила Дженни, но у меня не было никаких прав на нее. Я очень боялась ее потерять.

— Неужели ты думала, что я и моя семья такие монстры?

— Я считала вас нормальной семьей. И я просто не могла представить Дженни рядом с вами. Разве твоя жена приняла бы ее? Ребенка другой женщины? А твоя дочь, Оливия… я понятия не имела, будет ли для нее хорошо обрести сестру. В любом случае я бы оказалась той, кто решил судьбу маленькой девочки. А мне этого делать не хотелось.

Той маленькой девочки больше нет, подумала Дженни, и в ее сознании созрело решение. Сейчас она уже взрослая женщина, и устала от этих тайн и страха.

После ужина Дженни поехала домой. Она по привычке свернула на Мэйпл-стрит и только потом вспомнила, что ее дома там больше нет. А в доме Рурка ее ждет большая удобная кровать. Но, оказавшись вблизи своего дома, Дженни почему-то решила обязательно проехать мимо него.

Под шинами автомобиля хрустела дорожная соль. Дженни не стала сворачивать на подъездную дорогу, заваленную снегом, а припарковалась на обочине. Пустой провал между домами выглядел ужасно. Перед ним возвышались два клена. Когда Дженни была маленькой, бабушка сгребала листья осенью в такие огромные кучи, что в них можно было бы нырнуть с головой. Теперь деревья выглядели нелепо, словно скелеты, неизвестно зачем оказавшиеся на пустом месте. Отсюда Дженни видела задний двор. Когда операция по спасению имущества завершилась, дом снесли, оставив на его месте лишь обломки. После расчистки из-за сожженной земли место стало походить на зону военных действий.

Но всю прошлую ночь и почти весь день шел снег, и теперь большие сугробы скрыли все признаки дома, простоявшего на этом месте семьдесят пять лет. Теперь Дженни видела лишь белое пространство, отгороженное черно-желтой лентой. Свет уличного фонаря вырисовывал малейшие детали. То место, где раньше была гостиная, где они по вечерам сидели и разговаривали с бабушкой, теперь пересекали кроличьи следы.

До болезни бабушка очень любила поговорить. Она могла бесконечно что-то обсуждать, и ей нравилось отвечать на вопросы. А так как у Дженни всегда их было полным-полно, они идеально подходили друг другу.

— Расскажи, как ты была маленькой девочкой и жила в Польше, — просила Дженни.

Это была любимая бабушкина тема. Ее взгляд смягчался и становился рассеянным, как будто она была уже не здесь, а где-то очень далеко. Бабушка рассказывала Дженни о днях, проведенных в деревне Бржежны в окружении пшеничных полей и платановых лесов, где воздух наполнен пением птиц, шумом быстрой речки и звоном колоколов.

Когда Хеленке исполнилось шестнадцать, ее отец доверил ей возить пшеницу и кукурузу на мельницу для помола. Там Хеленка познакомилась с сыном мельника, который был так крепок и силен, что мог крутить жернова одной рукой. Его глаза были цвета бирюзы, а смех таким веселым и заразительным, что люди, слышавшие его, тут же бросали свои дела и начинали смеяться вместе с ним.