вместе в субботу вечером, ни разу!

– А вот и нет.

– Именно так, ты по субботам никакой. И все тут. Я беру уикенды себе…

Дискуссия продолжалась до пробуждения Конрада. В этой дискуссии в основном обсуждалась моя концепция уикендов. Или, скорее, это она считала, что у меня есть собственная концепция. Она обвиняла меня в том, что я никогда особо не выделяю эти дни, для меня уикенд – это самый обычный день. Она так и сказала «день», потому что даже не была уверена в том, осознаю ли я бинарность временного отрезка, который принято называть уикендом. По субботам я веду растительную жизнь, и есть риск, что ребенок, который не выделяет для себя субботу, не раскроет рта весь понедельник. Она обрушила на меня словесный поток, ее теория вывела меня из равновесия. Я вспомнил 416 субботних вечеров (416 – 52 субботы умножить на восемь лет) и не смог назвать ни одной, где мне удалось создать приятную обстановку. Дорого же мне обойдется то, что не сумел должным образом подать себя. Но у меня в запасе был веский аргумент. Интересно, а с кем я проводил все эти никчемные субботы? А? Если бы она хотела что-то организовать, кто бы ей помешал? Типично женская логика – упрекать других за собственное бездействие.

Здравствуй, Конрад.

Я вышел купить ему сдобных рогаликов, потому что он любит пустые, без начинки. Когда я вернулся, его уже не было дома. Я застал только записку.

Мы пошли в кино, позавтракаем по дороге в кино…

P. S.: Не мог бы ты хоть немного прибрать квартиру?

Это был киднепинг.

Я не находил другого слова, киднепинг в чистом виде. И у меня были улики – оставшиеся нетронутыми сдобные рогалики. Разумеется, мне потребовалось некоторое время на размышление; я пока плохо владел ситуацией, которую мог бы охарактеризовать как ситуация с киднепингом. Я никогда еще не становился жертвой киднепинга. Само слово казалось мне киношным, нереальным, как из газетной рубрики «происшествия». Я колебался между полицией (наказание виновных), судебным исполнителем (констатация факта) и адвокатом (судебное дело). Три действующих лица, три действия. Из опыта я уже знал, что если мне предстоит сделать выбор, то я обязательно промахнусь. Поскольку я умел извлекать уроки из ошибок прошлого, то решил выбрать одного из троих, именно того, на котором никогда не остановил бы свой выбор. Одолеваемый злобой, я склонялся в пользу решительных репрессивных действий или хотя бы констатации факта, поэтому я остановился на адвокате. Из-за сдержанности, нерешительности, а главное – чтобы еще больше запутать ситуацию.

Этот выбор устраивал меня еще и потому, что в круг моих знакомых входил один адвокат. Если мэтр Войнаимир вел мои финансовые дела, он вполне мог взять на себя дело, касающееся самого для меня дорогого, то есть Конрада. Я позвонил ему, и он тут же примчался. Он пожал мне обе руки, не скрывая радости встречи. Похоже, это настоящий друг… Похоже, он прореагировал с таким жаром только для того, чтобы спросить, нельзя ли открыть все окна, прежде чем мы займем свои места. Я предложил ему кофе, он согласился, правда, даже не притронулся. Он хотел немедленно приступить к делу. Не теряя времени. Время – деньги. Не в деньгах счастье. Счастлив тот, кто родился в рубашке. Своя рубашка ближе к телу. А что телу любо, то душе грубо. Ну что ж, прошу вас, начнем.

Мне нравилось, как он действует, без обиняков и по-деловому, по крайней мере на первый взгляд. Вытащил толстую папку, и я уже собрался было изложить свою историю, но меня поразил цвет лица моего адвоката. Он становился бледно-зеленым. Его кожа вспучилась, как при солнечном ожоге. По отвислой коже на висках струился липкий пот.

– Мэтр, вы уверены, что хорошо себя чувствуете?

– Да, да. Начнем.

Ладно, я подчинился. В общем-то, я изложил классический случай. Мы возбудим дело против моей бывшей сожительницы о киднепинге третьего квартиранта. Он был возмущен ее действиями (ну хоть кто-то меня понимает). Какой стыд! Она за это поплатится. Я немедленно привлеку ее к суду. Надеюсь, она наймет хорошего адвоката (какой хороший друг, этот Войнаимир). Я выписал ему чек, чтобы отблагодарить его за то, что он взялся защищать меня. Он извинился и попросил разрешения на минуту удалиться, чтобы смочить лицо водой, не предполагая, что в таких случаях вода только ускоряет созревание гнойничков. Вернулся он в совершенно ужасающем виде; я стал колебаться, не забрать ли у него свое дело, нельзя же выступать в суде с такой отвратительной кожей!

– Послушайте, – сказал он, – позвольте мне набраться смелости и сказать вам…

– Слушаю.

– Тема достаточно деликатная, но думаю, это очень важно для вашего дела.

– Слушаю.

– У вас тут такая вонища. Не могу выразиться иначе, ну просто свинарник! Так смердит, что даже лицу больно. Если судья отдаст распоряжение осмотреть место проживания истца, он заберет у вас мсье Конрада (его так зовут? да, да) в ту же минуту.

Я никогда не смогу выразить, насколько я признателен ему за прямоту. Разумеется, я не мог поцеловать его. Он заглянет днем и принесет повестку в суд для Терезы. А я тем временем должен убрать квартиру.

Я никогда ничего не убирал. Я оставался абсолютно целомудренным по части мешков для мусора. Действия, совершаемые другими, были для меня чем-то само собой разумеющимся и не имели никакого отношения к моим занятиям, требующим углубленного внимания. Несвойственные мне действия были доступны любому и несложны для исполнения, и только теперь, стоя перед грязной стеной, я осознал всю мизерность этих обойденных моим вниманием сфер человеческой деятельности. Омерзительных. Была в моих пробелах какая-то логика, так, например, некоторые отказываются от еды, возжелав смерти. В каком- то смысле было бы разумнее пересадить мне другие руки, а еще лучше – лишить меня способности быть самим собой, даже если в этом заключался некий риск для источника моей жизнедеятельности. Я подверг сомнению существование пыли, я должен был реабилитироваться перед ней, прежде чем приступить к действию. Нельзя безнаказанно играть роль уборщика; я должен был ходить кругами, соблазнять, заговаривать мусор.

Рефлексии парализуют действия

Даже рассуждая, я не мог отделаться от краснобайства. К тому же идиотского, поскольку, приступая к действию, я старался разобраться, с чего начинать, прежде чем начать. Уборка – это искусство, а для любого искусства исполнение важнее, чем вдохновение. Почувствовав на минуту испуг при мысли, что мне придется нагибаться и все подбирать с пола, я решил отказаться от всего: от суда, от Конрада – от всего. Я был сражен этим новым испытанием, людям, для которых уборка – дело привычное, меня не понять.

Как же это я мог забыть, что у меня в запасе еще оставался Мартинес? И, как бы поддерживая меня, это откровение снизошло одновременно с воспоминанием о моем коротком ночном визите к нему, поскольку я думал, что он вполне способен держать Конрада в заточении. Это воспоминание согревало душу. Представив образ аккуратного и чистоплотного Мартинеса (наверняка это друг, умеющий убирать), я незамедлительно отправился к нему. К другу, умеющему убирать. Я разглядывал его с наблюдательностью, присущей извращенцам, предлагающим леденцы, правда, я при этом испытывал превосходство человека, предлагающего мгновения с Конрадом. Однако на сей раз Мартинес показал свое подлинное лицо. Он больше не потерпит (да, мсье, больше не потерпит), чтобы я без конца приходил к нему, насмехался над его напрасными надеждами на вечную дружбу, а потом выставлял за дверь. В конце концов, он тоже человек, а любому человеку неприятно, когда его не уважают. Впрочем, это явно не имело никакого отношения к яростному протесту, воплотившемуся в его поведении: оказывается, он видел в замочную скважину, как Конрад и мадемуазель Тереза вышли из дому (значит, он почувствовал западню, я приглашал его зайти в отсутствие малыша). Я воспользовался этим признанием, чтобы предъявить ему обвинения, вплоть до следующего: замочные скважины служат для вставления в них ключей, а не для нескромного подглядывания. «Глумление над правом любого из нас ходить по лестнице, когда ему заблагорассудится» – вот как это называется. С него слегка слетела спесь, он отложил в сторону права человека Я простил ему все. Пока он наматывал тряпку на швабру. В конечном итоге он был доволен, что я наконец почувствовал, какое у нас стоит зловоние; ему больше не придется травмировать свою носовую

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату