Немного опомнившись, Милена сдала назад.

– Я этого не говорила!

– Только что!

– Нет!

Шаг вперед, виноватый взгляд и… упрямые слова.

– Я люблю тебя. Но это ничего не меняет. Я должна, понимаешь, должна!

– Кому?

– Что кому?

– Кому должна?

– Вообще. Доказать, что не ребенок и слабая девочка.

– А могучий воин… – закончил я за нее. Подошел ближе и опять обнял. – Терминатор в юбке.

– Кто?

Черт, опять прокол, в этом мире супербоевик со Шварцем не выходил. И самого Шварца не было.

– Супермен, – внес я поправку.

– Нет. Я обычный человек. Способный любить родину и защищать ее.

– И всегда выполнять законы пионеров Советского Союза!.. – процитировал я фразу из пионерской клятвы.

Она опять не поняла, вскинула брови, посмотрела на меня вопросительно и удивленно.

– Как?

– Не важно. – Я слегка сбил с нее накал и теперь захватывал инициативу в разговоре. – Послушай, милая! Я понимаю, что ты хочешь доказать всему миру, что способна на все. Но не думаю, что тебе надо что-то доказывать. Я знаю, кто ты и что можешь. Твои друзья знают. И как ни странно – отец. Рискнув жизнью, ты не станешь в их глазах умнее и сильнее. Но нервы попортишь точно.

– И пусть! – азартно выкрикнула она. – Пусть нервничает! Пусть переживает! Он заслужил!

– Уверена?

– А зачем он удерживал меня у себя?

– Из страха.

– Какого?

– Страха потерять тебя. Потерять единственного родного человека. Последнего. Не знаю, что произошло тогда в вашей семье, но уверен, что отец не был пусть и невольной причиной гибели твоей матери. Он не хочет опять испытать эту боль.

Милена взъярилась, попробовала разорвать мои объятия, но я держал крепко.

– Ты зла на него. Зла на редактора. Даже на меня. И из-за этой злости готова натворить глупостей.

– Да пусти!

Я ослабил захват, и она едва не упала на стол. Поправила челку на лбу, вытерла ладонью слезы.

– Ты говоришь так, потому что хочешь, чтобы я сидела дома! Тебе нужна раба, а не женщина! Хочешь командовать и поучать! А я тоже хочу многого! И добьюсь!

– Вряд ли.

– Почему?

– Мертвые добиваются только одного – вечного покоя.

– А с чего ты взял, что я погибну?

– Да потому что ты!.. – Взяв слишком высокий тон, я сам себя осадил и заговорил спокойнее: – Потому что ты ни разу не была в бою. Не знаешь, что это такое – бой. Не знаешь, что делать под обстрелом. Не умеешь воевать! А такие гибнут в первую очередь. Особенно те, кто хочет доказать всему миру, что он крутой.

– А сам-то ты много воевал?

Удар, что называется, ниже пояса. Ляпнуть «много» – подставить себя, начать мямлить, что не в этом дело, – загубить тему на корню. Вилять – еще хуже. Надо выкручиваться…

– Мне хватило, чтобы понять: бой не для восторженных новичков и не для трусов. А для работяг. Которые все делают добросовестно, тщательно и по правилам. По уставу. И еще – которым везет.

Милена на миг запнулась. Смотрела на меня, тяжело дыша и прожигая взглядом насквозь. Влажные дорожки еще не высохли, придавая ей несколько комичное выражение. Но мне было не до смеха.

– Пойми, малышка, я не переживу, если ты поедешь на передовую. Не мучай меня. Не трави душу.

Что-то дрогнуло в ее лице. Дало слабину. Может, услышала мольбу, может, осознала?

– Нет, Артур, – опровергла мои надежды Милена. – Я тебя люблю, это правда. И ты прав – я еще не была в бою ни разу. Да и не полезу я в пекло. Но побывать там – мой долг. И гражданина, и сотрудника министерства и газеты. Это работа, которую сейчас никто не сделает. Все либо заняты, либо… уже воюют. Из редакции в добровольцы записались четыре человека. Остальные работают за двоих.

Кажется, время увещеваний и уговоров прошло. Это уже слова не взбешенной девчонки, а действительно сотрудника. Меня она не послушает, сделает по-своему. Но от этого легче не станет. Так или иначе поедет на передовую. А передовая у нас сейчас – район Уштобера. Где в окружении бьются бойцы гарнизона и волонтерского отряда. И куда ушла резервная группа Щедрова. В лучшем случае Милена застрянет на полпути. В худшем – влетит в объятия противника. И тогда… Об этом лучше не думать.

– Милена, я тебя прошу, – предпринял я последнюю попытку. – Подумай еще раз. Не надо делать глупостей. Не надо рисковать.

– Глупостей? – Глаза Милены потемнели. – Глупостей. Прости, Артур, но ты сам сказал глупость. Не надо так. Я поеду.

Все. Мирный вариант отпал. Остался другой. И он может привести к серьезной ссоре между нами. Как бы не к разрыву.

– Ты! Никуда! Не поедешь! – сказал не столько я, сколько разбуженный внутренним раздражением двойник. Тем голосом, который когда-то прорезался неподалеку от Храма бога ночи. – Никуда!

Милена побледнела. Глаза округлились. Впервые видела меня таким. Но ответила смело:

– И как ты меня остановишь? Запрешь здесь? Или редактору скажешь, чтобы не пускал?

– Скажу. Только не редактору.

Телефон на подставке я заметил давно. Шагнул к нему, снял трубку. Набрал номер Голыбина, надеясь, что тот на месте.

Повезло, после двух гудков тот ответил.

– Степан Андреевич, это Томилин.

– Да, слушаю. Ты еще не выехал?

– Уже выезжаю. У меня одна просьба. Очень важная.

– Говори, – несколько напряженно произнес тот. Наверное, подумал, что я буду просить еще денег.

– Милену Саврину помните?

– Д-да, конечно.

– Она слегка не в себе. Рвется на передовую выполнить некое задание министерства и редакции.

– Как на передовую? Там что, некого послать? И вообще… – Голыбин опомнился. – Ты откуда знаешь?

– Это не важно. Важно другое. Нельзя допустить ее туда. Ни под каким видом. Редактор сделать ничего не может. Или не хочет. А она уже готова совершать подвиги.

– Что-о? Я ей покажу подвиги! Отец с ума сходит, названивает каждый день, а она в героев играет? Я ей покажу!..

– Не надо ничего показывать. Просто дайте приказ не выпускать ее из города. Ни в какую сторону.

Я держал Милену в поле зрения и видел, как темнеет ее лицо. Как дрожат губы. И ждал взрыва. Ничего. Пусть бушует. Лишь бы была жива. Даже если и пошлет меня куда подальше…

– Я передам распоряжение немедленно. Никуда ее не пустят.

– Отлично. А я уже выезжаю.

Я положил трубку и повернулся к Милене. Она отошла к стене, чуть опустила голову и глухим голосом проговорила: