чертой. От Бережца[6] до Кинешмы.
— Хороша горловина, — буркнул Волынский. — Двести вёрст, пожалуй, выйдет. А то и больше.
— Невозможно, — подал голос кто-то из бояр. — Столько людей не найти.
— Много и не требуется, — возразил Сокол. — Рубежом станет Лух. Он берёт начало почти от самой Волги, и впадает в Клязьму возле Гороховца. А Клязьма, в свою очередь, скоро соединяется с Окой как раз возле Бережца. Вот вдоль берегов и нужно ставить дозоры с заставами. Два три человека на каждые полверсты вполне хватит. Не против орды заслон — против путников.
— Тысяча двести, — быстро подсчитал Волынский. — Ещё на смену столько же. Да на каждой дороге заставы нужны, там побольше людей требуется. Две с половиной тысячи, если грубо брать.
— Посильно, — кивнул Константин.
— Это дело для ополчения, — заметил Сокол.
— Для ополчения? — удивились бояре. — А дружина куда же пойдёт?
— А дружину нужно поставить в Васильевой Слободе[7] на случай, если всё-таки Черта будет прорвана. Не только о Мстителе говорю, может какая расторопная ватага из леса вынырнуть.
— Разумно.
— Таким образом, мы сможем прикрыть большинство городов и селений, — закончил вступление Сокол. — Почти все.
— А как же Суздаль? — спросил Борис. — Мы же не можем бросить, вот так запросто, нашу древнюю столицу?
— Суздаль нам не спасти, — заявил без обиняков Сокол. — Слишком далеко он вдаётся в чужие земли. Слишком далёк отсюда. И слишком велик тогда рубеж получится.
— Но можно же хоть что-то сделать? — настаивал Борис. — Хоть чем-нибудь помочь людям?
Сокол отрицательно мотнул головой. Его самого отдельные города не волновали. Вон их сколько уже мёртвыми стоят.
— Да и пёс с ним, с Суздалем… — неожиданно встал на его сторону Константин. — Прошлое это уже. А попытаемся Суздаль спасти, можем и здесь не справиться.
Сокол кивнул, подтверждая правоту князя.
— Суздалю я с братией помочь попробую, — вдруг сказал Дионисий, до этого молча стоявший в самом углу.
Все удивлённо на него уставились, и он пояснил:
— Есть в Печёрах способные помочь. Двенадцать подвижников, лучших моих учеников отправлю.
— Вот как? — не удержался Сокол. — У тебя тоже воинство своё, как у Алексия?
— Это не воины, — спокойно возразил Дионисий. — Они не научены убивать, зато умеют спасать.
— Молитвами?
— Не только… — впервые за всё это время игумен улыбнулся Соколу.
— Я всегда подозревал, что в церкви те же колдуны служат, — буркнул чародей. — Только в другие одежды рядятся.
— Наша сила от божьей премудрости, а не от бесовских козней…
— Помощь какая нужна тебе, Дионисий? — прекратил их перепалку Константин.
— Как тебе сказать, князь… — промолвил Дионисий, покосившись на Сокола. — Хорошо если бы кто-то из твоей семьи с подвижниками пошёл. Хотя бы на первое время. Как знамя, что ли…
Чародей насторожился. В словах настоятеля ему почудился подвох. И он не ошибся. Князь подумал, прикидывая и так и эдак, и предложил:
— Борис тебе подойдёт? Давно пора его к делу поставить. Взрослым уж стал. Да и о Суздале он первым заговорил.
Константин повернулся к сыну и спросил:
— Ты как, согласен?
Борис с готовностью кивнул, а Сокол нахмурился. Эта затея ему не понравилась. В походе княжича с монахами он не видел никакой пользы для дела. Скорее всего, Дионисий задумал эту хитрость с тем, чтобы вывести Бориса из-под влияния поганого колдуна, а Константин простодушно купился…
Обговорив подробно, кому и что надлежит делать, князья и бояре вернулись к пиршеству. И вот уж теперь хмельного на столах пребывало в достатке, если не сказать в изобилии.
Дионисий на пьянку не остался. Покинув кремль, он направился в обитель, которая уже мало напоминали прежнюю пустынь. Шумный город приблизился к Печёрам вплотную, а сам монастырь разросся до огромных размеров. Изрытый пещерами склон оброс срубами, опоясался высокой стеной. Хозяйство разрасталось. Всё больше людей находило здесь духовный покой.
Когда-то он, молодой инок Киевских Печёр, отважился на дальнее странствие. Он прошёл через русские земли от края до края, и остановился здесь — в последнем городе восточных пределов страны.
Странствия не прошли даром. Дионисий много увидел и многое понял. И прежде всего понял, что находиться в затворничестве от мира, в то время когда земля полна страданий и мук, не лучший подвиг. Он включился в борьбу, приняв участие во всех делах суздальских князей.
Прошло больше двадцати лет. Из простого отшельника, вырывшего, подобно святому Антонию, на этом месте первую пещеру, Дионисий превратился в одно из высших лиц духовенства, превосходя влиянием на княжеский двор даже суздальского епископа. Если бы гордыня не считалась смертным грехом, он мог бы вполне гордиться собой — дело которому он посвятил жизнь, набирало ход. Не без его совета Константин перенёс столицу в Нижний Новгород, не без его помощи князь ладил теперь небывалый союз с соседями.
Дионисий полюбил новую родину и возненавидел её врагов. Его проповеди отличались воинственностью и нетерпимостью. В этом он превосходил самого Константина Васильевича, который хотя бы соотносил желания с политическими соображениями. Дионисий же, не желая мириться с агарянским владычеством, готов был бросить на чашу весов печёрские сокровища и кое-что ещё. Но осторожный князь медлил, выжидая удобного случая, и все приготовления игумена оставались пока невостребованными.
Пришествие Мстителя могло обернуть дело прахом, чего Дионисий допустить не мог, просто не имел права. Короткий разговор с Соколом, в котором тот упомянул Калику, подтолкнул священника к действию. Потому, вернувшись в обитель, он сразу направился в Старую Пещеру.
Низкий земляной свод подпирало матёрое, в два обхвата, бревно. Внушительной толщины дверь закрывала входной лаз. Доступ сюда кроме игумена имели лишь двенадцать его учеников. Тех самых, способных совершать чудеса, тех которых он готовил совсем для других дел, но вынужден теперь отправить на спасение Суздаля. Больше в пещеру не допускался никто, ибо здесь хранились самые сокровенные знания — залог будущих побед и свершений.
Не только Калика с Алексием имели списки пророчеств Предславы. Одним из них обладал Дионисий. Мало того, его рукопись была наиболее точной из всех уцелевших, поскольку сделали её ещё в Киеве. Когда-то, выбираясь из разорённого войной города, молодой подвижник прихватил ценный свиток с собой. Он даже не подозревал, насколько важным много лет спустя окажется невзрачный кусок кожи. Прихватил просто так, из бережливости, спасая ценные записи от разорения. Теперь настала пора воспользоваться ими.
В отличие от Калики у Дионисия нашлось время подумать, прежде чем произнести заклинание. В отличие от Калики оно ему как раз и не требовалось, ибо своего исконного врага игумен знал давно. По какому-то странному совпадению, имя, произнесённое Дионисием в конце заговора, в точности повторило то, что вырвалось незадолго до смерти из уст новгородского владыки.
Два года минуло с того дня, как, настолько древний, что никто не знал, кто и когда основал его, перестал быть столицей княжества. Это не сильно преобразило Суздаль. Он вовсе не стал запущенным или менее могущественным. Бесспорно, по своим размерам, многолюдью, торговому оживлению прежняя столица не шла ни в какое сравнение с нынешней. Да, многие купцы покинули её вслед за властью, но Суздаль никогда и не был купеческим городом, слишком далеко он стоял от главных торговых путей. С отъездом княжеского двора суеты стало меньше, однако здешняя жизнь никогда не вращалась и вокруг князей. А вот по размаху церковного строительства, Нижнему Новгороду до древней
