Польская поэтесса Халина Посвятовская прожила всего тридцать два года: 1935—1967. Родилась она в маленьком городке, над которым возвышалась башня старинного монастыря и труба современной фабрики Она смутно помнила сентябрь 1939 года, когда мать пыталась убежать вместе с четырехлетней дочкой от наступавших немецких войск. Хорошо помнила весну 1945 года, когда перед уходом немцев жители прятались в подвалы, чтобы дождаться советских солдат. Просидев несколько суток в сыром подвале, Халина заболела ангиной, перешедшей в эндокардит — тяжелую и опасную болезнь сердца. Годы отрочества и юности Халины прошли в больницах Кракова, Познани, Варшавы в санаториях. Тем не менее она упорно училась, сдала экстерном экзамены. В 1958 году девушка решилась на рискованную — по тем временам еще уникальную — операцию на сердце. Медицина подарила молодой пациентке годы жизни. Этих лет оказалось девять. В 1967 году стала неизбежной новая операция, которой сердце уже не выдержало.

Между 1958 и 1967 годами Посвятовская окончила философский факультет университета, работала над диссертацией.

Болезнь, как бывает иногда, еще в детстве приохотила ее к чтению. Особенно любила Халина читать стихи и заучивать их наизусть, пробовала писать сама. Подражала, как признается, Адаму Мицкевичу и Юлиушу Словацкому. Подбирала рифмы для терцин и сонетов, голова, по словам Халины, была полна рифм. Этих детских стихов ее мы не знаем. То, что вошло в поэтические книги Посвятовской («Языческий гимн» — 1958, «Сегодняшний день» — 1963, «Ода к рукам» — 1966 и посмертный сборник «Еще одно воспоминание» — 1968), написано чаще всего свободным стихом, так называемым верлибром, зачастую без знаков препинания. Но в этих нерифмованных и неметризованных стихах то пробьется ямб или хорей, то прозвучит тихонько очень осторожная, очень отдаленная рифма-ассонанс. Строки Посвятовской, пульсирующие то ровно, то неровно, естественны и гармоничны, как все живое.

Страстная любовь ко всему живому, любовь к жизни, к любимому переполняет поэзию Посвятовской. Польский поэт Тадеуш Новак, заходивший к ней в больницу за несколько дней до операции, пишет, что пришел навестить ее, но никак не прощаться: «Потому что как можно было, хотя бы в мыслях, сказать «прощай» Халине. Ведь она была единственной поэтессой, которая в своих стихах всему на свете говорила «здравствуй». Всему на свете, начиная с самого важного, самого ценного в жизни человека — начиная с любви. Ведь никто из современных польских поэтов не умел, не сумел так уверенно, так ярко написать о зарождающемся чувстве, о чувстве, охватывающем до последней частички все существо». Тадеуш Новак называет ее лирику «песнь песней».

Киплинговский Маугли знал форму обращения к любому живому существу: «Мы одной крови, ты и я». Посвятовская здоровается даже с деревьями:

В поисках ответной ласки и сочувствия, в одних и тех же словах обращается она к любимому человеку и ко всему любимому ею живому. Один из давних штампов любовной лирики всех народов: «в любимом — вся жизнь». Но Посвятовская, наоборот, о жизни пишет, как если бы о любимом (стихотворение «Так мне хочется жить, что кричу...»). Она любит жизнь, хотя умеет видеть эту жизнь во всей будничности и прозаичности. Вот люди в пассажирском поезде (кстати, поезд — один из часто повторяющихся мотивов польского кино):

Столь же резко и ясно умеет увидеть поэтесса себя самое:

Некоторые ее образы казались бы жестокими, если бы не были согреты добротой и живой, деятельной любовью:

В этом последнем стихотворении («Показывают мне слова...») поэтесса признается, что жизнь она любит гораздо больше, чем слова, чем литературу. Но для нее это не повод писать случайными словами, а, наоборот, стимул для поисков самых точных слов, передающих жизнь живого. Самыми точными оказываются слова самые простые, «варварские»:

К философии, к словам и книгам философов Посвятовскую толкнуло свойственное молодости