И правда на их стороне. За дело взялись известные всей Америке адвокаты Гопкин и Сол Цукерторт. А если за дело взялись Цукерторт и Гопкин, то им выиграть – плевое дело…
И теперь, когда мне говорят, что двести тысяч на дороге не валяются, я им отвечаю: а разве Цуцика Мирон нашел не на дороге?!
Вот и выходит, что именно столько – двести тысяч и ни центом меньше – стоит собака, подобранная в городе Донецке в мусорке на улице Патриотической…
Сидя на пороге собственного дома, тоже Белкина дрожащей рукой завизировала «Цуцика»: «Все верно!» – и таким же дрожащим голосом спросила: «А нам за это ничего не будет?» На что я убежденно ей ответил: «По-моему, Мирра Осиповна, хуже, чем сейчас, нам просто быть уже не может. Вот не может!»
Мирра Осиповна вздохнула и поплелась собираться в дорогу…
Сад моей бабушки
– Слава, ты гений, ты вообще талант! – как-то позвонил мне Суховерко. – Только ты!
– Что – я? Что – я?
Я даже испугался: что случилось?
– Ты должен выдать материал, как ты умеешь!
Оговорили тему. Писал с азартом, а местами – с упоением. Как и ожидал, статья была одобрена. Мой работодатель Суховерко пригласил меня в кафе «Три толстяка», а в Донецке это – о, это очень дорогое заведение. Я по-всегдашнему отнекивался, мне неловко вроде. А Суховерко – он напорист, молодец:
– Слава, какие разговоры, ты талант! – уговорил. – Ты заработал!
Ну, являюсь.
Он встречает. Весь в бабочке, что выдавало артистичную натуру, весь в духах. А я…
– О, Слава, ты гений, привет! Кушать будешь?
Ну, думаю, а для чего ж ты пригласил меня сюда? Уже вошли… А вслух – ох, моя деликатность! – замялся:
– Ну, не знаю…
А сам хочу – аж умираю, так хочу.
– Значит, будешь! – Суховерко. – Официант! – и он эффектно щелкнул пальцами.
Та подходит.
– Так, два «Сада моей бабушки»!
А я как не с того куста. Я от жизни умственно отсталый: что такое этот «Сад» – убей, не знаю. И:
– А что такое этот «Сад»? – ввернул.
– Тихо! – Суховерко зыркнул на меня. – Не позорь меня, деревня, это чай!
Записала, отошла.
– Официант!
Думаю: он вспомнил о еде!
Она вернулась…
Суховерко:
– Так, два «Сада» – и курицу!
– Две?
– Я ж сказал: одну!
Записала, отошла.
Бедный, бедный Суховерко! – я подумал, – ой, какой он! Видно, на две не хватило. Что ж, я с ним, конечно, поделюсь, что, безусловно, только скрепит отношения. Нет, недаром же поется: «Мы хлеба горбушку – и ту пополам»…
– Официант!
Я вздрогнул. Она возвратилась.
Суховерко ей:
– Спасибо!
Вот галантный!
Подают нам два чая и курицу. Когда она салфеткой приподняла… Под куполом крышки паровало человеческое счастье: в позе «Съешь меня!», растопырившись на блюде, лежала волшебная курица.
Суховерко картинным жестом предлагает мне «Сад». Я склоняюсь над чаем. А он…
А он накидывается на курицу, как насильник на жертву. И рвет ее руками на куски, губами и зубами потрошит. Да он маньяк, работодатель Суховерко!
Он пожирал ее с остервенением. Его бабочка съехала набок и уже смотрелась по-иному. Он грыз и между делом приговаривал:
– Слава, ты же гений, ты вообще!..
Я бросил «Сад» на полпути и, загипнотизированный, уже вовсю глядел на Суховерко.
Вдруг, отметая все условные приличия… Мне стало так смешно – невмоготу! И вот – после очередного «гения» – меня прорвало, и я прыснул «Садом» этой чертовой бабушки. Дальше – больше. Начинаю хохотать – и хохотать непозволительно. Я ж к нему не набивался, он же добровольно, он же сам.
А он не понимает, что к чему. И пристально работает над курицей, а я хлебаю чай, причем такой – еще совсем зеленый. Ну и вот.
Суховерко:
– Слава, ты чего? – сквозь курицу. – Чего ты?
– Та, – говорю, – вот вспомнил анекдот.
А, извините, что мне оставалось?
– А, – говорит, – анекдот. Какой, смешной?
Я:
– Да.
– Смешной?!
– Невероятно!
Он:
– Ах-ха-ах-ха-а-ха-хой! – и аж до слез. – Смешной? Смешной? – и ну просто подыхает: – Ах-ха-ха!
Он хохочет, но курицу не забывает, плотоядный. Что меня, конечно, подзадоривает. Я громче – и Суховерко громче и раскатистей. Он уже рыдает…
Всё, отсмеялся, вытер слезы. И обсасывая незамеченную косточку:
– Ой, – говорит, – уморил! Ну ты гений, гений чистой красоты!
А я ж ему ни анекдота, ничего.
А курица… В считаные минуты от нее, кроме горсточки отполированных костей… О блюдо, кто тебя усеял…
– Так, Слава, всё класс!
Дело сделано, и он энергично утерся.
Я запил, что он доел, промокнул салфеткой постный рот:
– Спасибо, было очень вкусно!
– Да не стоит, Слава, ты пиши, ты гений! А анекдот, между прочим, отменный.
Он или забыл? Или слушает только себя? Суховерко…
Я же удалился благодарный: спасибо, хоть за чай с меня ты, Суховерко, не слупил!
Еду в трамвае. Подходит вторично кондуктор. Я:
– Я, кажется, платил.
– Да нет, – смущенно говорит, – я не поэтому. Я вижу, вы всю дорогу так хорошо улыбаетесь. У вас что-то случилось?
– Слава богу, ничего.
– А чего ж тогда вы улыбаетесь?
Неравнодушная такая оказалась.
– Да вот, – делюсь, – меня хотели угостить, а в результате оказалось, только чаем.
Она недоуменно:
– И всё?
